— Моя мать. Вернее, гостиница. Она и мой отец купили ее, работали вместе. Однако он ушел. Мы не знали, куда он подевался, пока не получили факс, где говорилось, что он живет с парикмахершей.
На меня обрушивается столько информации, что я не знаю, как ответить.
— Его паримакмахерша? Она подстригала его и… — я запнулась, так как почуяла материал для рубрики журнала «Лаки».
— Нет, моей матери.
— Полагаю, она уже больше не ее парикмахерша.
Он засмеялся, сворачивая с коляской на тропинку, ведущую к дому, и произнес:
— Моя мать до сих пор ходит к ней. Она очень привередлива, особенно в том, что касается ее внешности.
Я открыла дверь пятидюймовым ключом, который оставила у двери под большим желтоватым камнем, и мы вошли. Оставляя ключ под дверью, я бросала вызов: эй, ночные грабители! Давай входите. Видите? Брать нечего, кроме просроченных бисквитов.
Кристоф последовал за мной, встряхнув головой, как мокрая собака. Он снял мокрый свитер и, возможно случайно, вместе с ним футболку. Интересно, что мне с ним делать? Линда с парома угостила бы его теплым напитком и дала бы ему что-нибудь вроде раскрасок из своей полосатой сумки (понятно, что он уже вырос для раскрасок).
— Пожалуйста, дайте мне полотенце, — попросил он.
Я понюхала полотенце в ванной комнате. Оно пахло так, словно лежало в сумке с мокрыми плавками. Когда я вернулась назад, Бен уже сидел без комбинезона в своем автомобильном кресле, и его клонило ко сну.
Кристоф досуха вытерся. Я соскребла со стола крошки от бисквита и помыла, насколько это было возможно, холодной водой бутылочку Бена.
— Хотите, я вам дам свитер? — спросила я, стоя к нему спиной.
— Отлично, — сказал он и вышел из комнаты на разведку.
Первое, что я увидела, когда нашла Кристофа, была его спина — узкая и блестящая, с четко выделяющимся позвоночником. Он разжег камин и надел мой голубой свитер, который доходил ему до пупка. Он ухмыльнулся и выставил свои почерневшие руки.
— Горячей воды нет, — неохотно произнесла я. Я хотела, чтобы у Кристофа или кого-то из его семьи создалось впечатление, что я управляюсь со всем блестяще. Я хотела спросить: «Почему твоя мать связалась со мной? И почему ты здесь? Я что, выгляжу так, как будто нуждаюсь в заботе? Но это не так? Посмотри на меня, я здесь одна со своим сыном. Я забочусь о нем, разве не этим должна заниматься мать? Я одна из тех женщин, которых ты видишь в парке, одна из настоящих матерей, отлично знающих, что они делают. Они держат детей в чистоте и дают им хорошую еду, которую хранят в продуктовых сумках. Я принадлежу к этому клубу».
Я почувствовала, как во мне что-то закипает, включая пот и соус Сильви, переливающийся внутри меня вместе с вином и меринговым пудингом. Такое случается, когда вы плохо себя чувствуете: в памяти возникают видения насыщенной, вызывающей желчь еды: сырых яиц, сардин, — просто, чтобы посмеяться над вами.
Мой живот посмеялся надо мной, одурачив меня именно в тот момент, когда в доме молодой мужчина — двое молодых мужчин. Сколько я выпила? Вино не самая лучшая идея дня. Когда я шла в гостиную, меня всю трясло. У камина Кристоф ворошил дрова кочергой, которую я никогда не могла обнаружить и обходилась обуглившейся деревянной ложкой.
Я легла лицом вниз на потертый диван, ощущая его лоснящуюся от жира обивку. Мое дыхание было медленным и глубоким. Хорошо бы поскорее выйти из этого состояния. Словно почувствовав недомогание матери, Бен проснулся, лишая себя обычного двухчасового сна. Он моментально закапризничал и яростно застучал ногами по своему сидению. Но я не могла подойти к нему. Я лежала, прилипнув к дивану, и тяжело дышала в ладони.
— С вами все в порядке? — спросил Кристоф. — Вы выглядите…
Голос казался каким-то далеким, отзывчивым, но беспомощным. Рев Бена тоже доходил до меня откуда-то издалека. Если бы только я могла освободить себя от несъедобной еды Сильви! Она там, в моей глотке, выплескивается на мои прогулочные ботинки. Он рядом со мной, и я слышу его голос:
— Бедная Нина.
Какое-то мгновение я думала, что это будет продолжаться бесконечно. Из меня все вышло, и я обвисла, как старый воздушный шар. Одна рука крепко держала меня, другая убирала волосы назад. Благородно. Устав от причитаний, Бен остолбенело наблюдал, как его мать демонстрировала принятие пищи в обратном порядке.
Кристоф занимался уборкой, вытирая блевотину женщины, которую знал всего лишь один короткий вечер. Он даже нашел дезинфицирующее средство, спрятанное за туалетом. Чтобы не дать Бену разведывать зараженную зону, он соорудил вокруг него что-то наподобие загона из трех деревянных, положенных на бок стульев.
Мне так стыдно, что я готова заплакать.
— Сейчас уже лучше? — спросил Кристоф.
Я потрясла головой и произнесла:
— Неделю назад я собиралась выйти замуж. — Он был все еще рядом со мной в шокирующем сочетании мокрых джинсов и голубого женского свитера. — Но я не вышла замуж. У нас произошла… ссора. В общем-то, из-за ничего, как это в основном и бывает. И я воспользовалась этим, как поводом. Я обманула его. Это было ошибкой, все произошло слишком быстро. Мы познакомились по объявлению, когда вы даете о себе рекламу, потому что не можете… У вас здесь есть что-то подобное? «Одинокие сердца»?
Он нахмурился и покачал головой.
— У нас появился Бен. Тоже слишком рано. Я не была готова. Никто не был готов.
— Если у вас подобные мысли, лучше не жениться.
— Я знаю.
— Но вам плохо оттого, что вы доставили боль…
— Джонатану, — произнесла я. Имя прозвучало как-то искаженно. Я не произносила его вслух с тех пор, как оставила его. Я даже не говорила «папа». Интересно, забыл ли Бен, что он у него есть? Как долго дети могут помнить? Месяц? Или лишь нескольких секунд, как золотая рыбка?
— И вы приехали сюда, потому что…
— Я не люблю его, — ответила я, удивляясь, почему мне не пришло в голову соврать.
Он остался, несмотря на вечер, и бродил по дому, как будто знал все его углы. Я покормила Бена его вечерней бутылочкой, выпила кофе, приготовленный Кристофом. Мое внимание привлекли звуки, доносившиеся из сырого закутка, где стоял котел, словно кто-то двигал что-то тяжелое и металлическое. Послышались скрипучий шум и приглушенный вой, как от резкой боли. Я надеялась, он знал, что делает. Может быть, Кристоф был необычайно способным, но он мог не учесть всей сложности проверки, прежде чем начать возиться с газовым оборудованием.
Однако произошло нечто удивительное. Послышалось какое-то шипение воздуха, прорываемого через трубу, потом слабый выхлоп, как при вспышке пламени. Он появился передо мной и произнес:
— У вас есть горячая вода.
Если бы я не была в два раза старше него и от меня не пахло слегка рвотой, я бы его крепко обняла.
К Рождеству пришли подарки. Бен получил от Джонатана деревянный конструктор с отверстиями разной величины, в которые надо вставлять кубики для развития сноровки рук. От Бет пришла открытка в виде снеговика, сделанного из маленьких клочков белой салфетки, склеенных на картоне, возможно, с помощью Рози, и синие, из кроличьего меха, комнатные туфли. На открытке написано: «Скучаем по тебе. Желаем самого счастливого Рождества. С любовью Бет, Мэтью и Мод». Рози не упоминалась. Может быть, она не занимала такого высокого иерархического положения, чтобы быть упомянутой в рождественской открытке.
Констанс прислала Бену кремового цвета кардиган с грубыми перламутровыми пуговицами. Мне Джонатан ничего не прислал. От моих родителей ни мне, ни Бену тоже ничего не пришло. Я снова упаковала подарки Бена и положила их высоко на книжный шкаф.
Я позвонила родителям и напомнила им о существовании их дочери и внука и похвасталась, как хорошо я управляюсь. В ответ моя мать спросила:
— Как ты находишь дом, он удобный?
«Более или менее, — хотела я сказать, — теперь, когда у меня есть горячая вода. Почему ты меня ни о чем не предупредила? Что заставило тебя прогонять меня в такую даль зимой с ключом, неразборчивой схемой и ребенком?» Но это не ее вина. Никто не заставлял меня делать это.