— Идеальный, — ответила я ей.
— Вот как? Твой отец и я почти не бываем там. Обычно зимой мы туда не ездим: так холодно, правда? И ужасно сыро. Но, учитывая, что ты там, мы подумали, почему бы и не приехать. Так что к Новому году мы будем. Может быть, ты могла бы привести в порядок дом, купить продукты.
— Я все сделаю, — сказала я, проникая симпатией к предложению Сильвы по поводу жаркой гостиничной комнаты без родителей.
От Элайзы тоже пришли подарки: для Бена — мягкий детский пуловер; для меня — ароматерапевтический набор для ванны (как раз вовремя, если учесть наличие горячей воды). Кроме этого был компакт-диск с задушевной музыкой, приобретенный с большой скидкой, — она даже не содрала наклейку с ценой, — который, ввиду того что у меня нет стереофонической установки, я смогу слушать только в машине. Я снова упаковываю подарки, чтобы потом с радостью открыть их в Рождество.
В сумке, которая пришла от Элайзы, лежал конверт, сначала я приняла его за открытку, но там оказалось письмо, написанное очень быстрым небрежным почерком:
«Дорогая, дорогая Нина, все ли у тебя хорошо? Ты все еще живешь в хибаре своих родителей? Мне было трудно поддерживать с тобой контакт. Извини. Все стало так сложно. Звонил Джонатан, хотел знать, слышала ли я что-нибудь относительно твоих планов. Разговор был довольно натянутым. Подумай только, он подозревал, что я что-то утаиваю — вроде того, что я знаю больше, чем говорю. Что я могла ему сказать? Он, должно быть, сошел с ума от беспокойства. Это что, запоздалые послеродовые издержки? Почему ты не вернешься и все не уладишь? Ты могла бы принимать таблетки. Сарита на работе регулярно принимает немного сератонина, и это доставляет одно удовольствие. Она по ночам потеет и у нее немного отсутствующий взгляд, но зато улыбается больше. Нина, должна сказать, я частично несу ответственность за то, что втянула тебя с ребенком в эту кутерьму с фотомодельным бизнесом. Пожалуйста, позвони.
Элайза…
P. S. Чувствую себя плохо, что не смогла тебя поддержать, когда ты была здесь. Была занята делами Дейла. Ну вот, теперь с этим покончено. Он говорит, что хочет кого-то вроде меня — веселую, сексуальную, умную. Но помоложе. Я по собственной глупости связалась с молодым парнем. В моем-то возрасте».
От резкого, раздавшегося на крыше треска черепицы Бен резко поднял ноги и ударил ими по кухонному столу. Он сидел у меня на коленях и поедал утренний завтрак, состоящий из остатков земляничного пирога. Кто-то ходит по моей крыше и ворует свинцовую кровлю.
Я спешно выбежала из дома с Беном на руках. Его щеки раздулись от набитого во рту пирога, и подняла глаза наверх.
— Привет. Я увидел, что вы заняты, и не хотел беспокоить вас. Но, может быть, вам стоит передвинуть вашу машину.
— Что вы там делаете? — крикнула я.
— А вы что думаете? Чиню крышу.
— Ее не надо чинить, — огрызнулась я. Бен уставился наверх, слизывая земляничное месиво со большого пальца своей руки.
— Но она протекает.
— Только когда идет дождь, — парировала я.
Происшествия с крышей оказалось недостаточно, так как спустя несколько часовой ввалился в дом и сбросил грязный оранжевого цвета рюкзак на кухонный стол. В рюкзаке находилась зимняя шерстяная одежда: мой свитер, пахнущий лавандой, три свитера больших размеров и один кардиган, переливающийся серыми оттенками и пахнущий незнакомым мужчиной.
— Что это такое?
— Это для вас. Раз вы собираетесь жить зиму, вам потребуется теплая одежда.
— У меня есть теплая одежда, — раздраженно сказала я. Почему эта семья лезет со своей навязчивой идеей накормить и одеть меня?
— Это джемпер, — объяснил он, как будто я была не в состоянии помнить названия. — Наденьте сегодня что-нибудь потеплее. Я повезу вас кататься на лодке.
Бен вытянулся, держась руками за кухонный буфет. Кристоф взял его руки в свои: Бен неустойчиво стоял. Кристоф начал отступать назад, и Бен последовал за ним, делая первые шаги. Мне казалось, что ребята возраста Кристофа не знают, как вести себя с детьми. Наверняка он потеряет интерес, уронит его.
Ребенок ударится головой о каменный пол кухни. Потом придется ехать по Шатийону с огромной скоростью. Медсестра спросит: «Что вы с ним сделали? Где отец ребенка?»
— Поосторожнее, он еще не умеет ходить.
Не обращая на меня внимания, он произнес:
— Ну что, вы готовы? Я взял с собой еду…
— Нет, сейчас декабрь, мы замерзнем.
Ноги Бена подогнулись, но его лицо все еще тянулось к лицу Кристофа в надежде на одобрение. Последняя глава «Руководства по уходу за ребенком» всплыла в моем сознании: «Не бойтесь позволять ребенку испытывать новые ощущения. Исследование является основным средством для изучения и понимания мира».
— Где эта лодка?
Лодка была причалена прямо рядом с гостиницей «Hotel Beauville», там, где река делала круг. Берега, густо заросшие мокрым от дождя бурьяном, лениво погружались в воду. В сарае для лодок стоял запах мокрого дерева. Я остановила коляску на узкой дорожке, убедившись, что она накрыта на случай дождя.
Кристоф надел на Бена маленький спасательный жилет, который закрепил застежками на липучках и пряжках. Потом он забрался на лодку. Это была весельная шлюпка яркой до блеска окраски.
Стоя в лодке, Кристоф одной рукой взял Бена, другой мою руку и помог влезть, словно пенсионерке. У меня не очень большой навык катания на воде. Особенно если вспомнить эпизод на пароме во время перехода по зеркально-гладкому морю, а тем более на лодке. Малейшее движение — вытягивание ног, даже вздох — заставляет ее ходить ходуном. Кристоф передал мне Бена. Я схватила сына, от страха ощущая сильное напряжение.
Бен сидел прямо и настороженно. Что пугает детей? Кажется, ничего особенного. Он внимательно наблюдал за Кристофом, как тот отвязывал лодку и вставлял весла, думая может быть, что его отца заменил более молодой мужчина-фотомодель с бородой, любитель покататься по речке.
Мы плыли по изгибам лениво текущей реки. Кристоф молчал. Бен был прав: нет ничего страшного в том, что мы оставляли деревню позади себя. Я поймала на себе серьезный взгляд Кристофа и опустила рукава свитера ниже запястий.
Мы пришвартовали лодку у широкого деревянного причала. Кристоф вылез первым и взял у меня Бена. Мы очутились на маленькой поляне, окруженной дикорастущей живой изгородью. Здесь стояла сложенная из камня полуразвалившаяся лачуга, которая под порывами ветра вся продувалась. Бен пополз по поляне, смешно перекатывая по траве свой защищенный зимним комбинезоном зад. Кристоф принес из лачуги охапку сухих дров. Он чиркнул спичкой, она неярко вспыхнула. Пока разгорался костер, мы сидели вокруг него. Бен покорно открывал рот, принимая еду, которую Кристоф взял с собой. Его глаза широко смотрели на костер.
«Используйте любую возможность, чтобы стимулировать чувства вашего ребенка. Дайте ему ощутить прикосновение воды, текущей между его пальцами, и посмотреть на танцующее пламя костра».
Итак, «Руководство по уходу за ребенком», это соответствует твоим инструкциям? Тому, что подгузники моего сына спрятаны так глубоко в его зимнем комбинезоне, что я их не меняла уже несколько часов? Тому, что еда этого неожиданно свалившегося на нас мужчины, являющего собой образец для подражания, в основном состоит из хрустящего угловатого печенья, которое удаляет эмаль с его только-только появившихся резцов?
— Скоро вы не будете этого замечать, — произнес Кристоф.
— Чего?
— Движения, сидя в лодке. В следующий раз вы даже не будете об этом думать.
— Я не думаю об этом. Вы знаете, мне даже это нравится.
— И вам не было плохо, — сказал он.
Бен с сонным видом сидел у меня на руках. Нам надо было возвращаться домой, хотя мне этого не хотелось.
— Наверное, надо возвращаться домой, — сказала я.
— Домой в Англию? — спросил он.
Теперь я задумалось: назад — куда? Улаживать проблемы с Джонатаном? Совершать правильные поступки? У нас молодая семья (какое серьезное слово — семья — для двух не подходящих друг другу взрослых и слишком маленького ребенка, чтобы высказывать свое мнение по поводу житейских пристрастий). Но Джонатан звонил только два раза, оставляя короткие сообщения. Он не видел своего сына, стоящего на подгибающихся ногах. Бен уже занимает вертикальное положения: а что это меняет? Ребенок больше не горизонтальное существо, наносящее удары по приспособлению для развития подвижности, он уже мальчик. А я больше не вздрагиваю, когда от голода он начинает хныкать. Я могу справиться с этим.