- Раз не веришь о Козле - уйду!
- Не пущу! - растопырила руки. - Ты плохое затеял.
- Ну, уйди! Не дури!
- Все равно не пущу!
- Не балуй, Маша! Слышь, не балуй!
Духов хотел теперь одного: побыстрее добраться до Козла, а потом вернуться сюда, к М. К этим ее богатствам, из-за которых те ему организовали побег.
12
Жалобно заскулили собаки. Оленья упряжка прижалась ближе к дому и людям. Кто-то осторожно подошел к нему сзади. Наташа. Зашептала, обдавая молочным дыханием: "Тебе где спать стелить? Я думала - ты мне приснился... Такой ты крупный, здоровый и сильный!"
Он стоял завороженный и таинственностью северной ночи, и красотой этой необычной ненки.
Вышла, покашливая, старуха. Позвала по-русски: "Наташка! Наташка! Где Васька? Уложила в постель?.."
Мать долго ворчала по-ненецки.
- Алкоголик! - сказала без злобы Наташа, когда старуха вернулась в дом. - Я побегу в стадо. Отец будет здесь. Пусть отдохнет. Ты уезжай. Ни о чем не думай! Ты очень хочешь заработать?
Волов не ответил.
- Только деньги - зараза. Собака бешеная. Если деньги тебе на шею сядут, - будут погонять, как мы оленя хореем погоняем. Будешь бежать, бежать, бежать!
Он опять не отозвался.
- Ты большой молодец, - зашептала она, - ты очень большой молодец! Ты хорошо поработаешь. Я на тебя не обижаюсь...
- Как ты за Ваську пошла? - наконец, спросил.
- Он был хороший парень, - сразу же отозвалась. - Беда наша - водка.
- Не только ваша.
- Нет, наша особенно... Саша, я тебя за это время полюбила. Ты знаешь это? Ты совсем один? Ты будешь обо мне думать?
- Я и теперь думаю, - тихо признался. - Я не могу иногда...
- Ты приезжай через некоторое время в поселок, я обязательно бы приехала... Почему ты стонешь по ночам?
- Не знаю.
- Война снится? А Иван пропадает. Он мертвый, понимаешь? Ты не бросай его... Я сегодня приду к тебе, ты жди...
Сладостно-томителен был поздний вечер. Она Волова, несмотря на его громадный рост и медвежью силу, называла огурчиком...
С пятистенным домом рядом - чум. И там старики немножко живут, по своей традиции. Сегодня их нет - у стада. Из дома в чум перешли они потом. Морозно...
Этот вечер был последним. Утром он уезжал в поселок.
13
Местечкин куда-то смылся по делам, и остановился Волов поначалу у Вениаминыча.
- Живи, не жалко старухи. Пусть варит и убирает.
Старик уже знал все про Местечкина. "Ладность, - всякий раз крякал. Подсидел, сукин сын! Так ему не пройдет".
Он был богат. Там, в лесу, перед вольным своим годом, пять лет шел на его книжку приличный заработок. А на Большой химии, когда его освободили из-под стражи как неопасного убийцу, убийцу по ревности, влился в бригаду по разгрузке и погрузке. Сберкнижка его подпортила, она и не таких скручивает. Они засели вдвоем. Угощал разжалованный снабженец от души, но нет-нет да и проговаривался: дружба дружбой, а деньги врозь. И потому он не понимал Волова, который поехал к Хатанзееву. "В гости", - хмыкал. Когда надо тут, с его здоровьем и силушкой, пахать да пахать. Иначе уедешь и никаких воспоминаний. Бичи здешние, или попросту алкоголики, и то в месяц берут по тыще. Только лето подойдет, выгружай сахар, муку, макароны, тушенку, свинину, табак. Работы навалом, хоть утопись в ней.
- Хитрит директор. Ой жох! - всякий раз вздыхал. - Меня променял. На кого? На соплю.
Волов уже не порывался уйти от него и нарушал сухой закон. Тих он был и печален. Не тот, что в вертолете. В вертолете он был все-таки открыт, а тут - такой неподатливый. Всякий разговор сводил к одному: как бы не спиться от зеленой тоски в этой тьмутаракани! И глядит жалобными глазами на пустынную многоозерную землю. Всему человечеству рассказывают эти глаза, что, например, ехал и думал: все будет по-другому.
- Хитрит директор, - все покачивал головой старик. - Ой, хитрит. Ну да ладно. С бичами еще накукуется. Сам позовет.
На другой же день заглянули два мужика, как оказалось потом, Вася-разведчик и Миша Покоев - местные знаменитости. Они были на подпитьи.
- Мужик, - сказал один из них, - нас послал учитель Маслов. В гости зовет тебя.
Волов взглянул на хозяина, тот кивнул:
- Сходи, сходи! Тебе жить тут.
В комнате у Маслова сидел знакомый Волову геолог Лохов. Он был в красном индийском джемпере, ворот белой рубашки выглядывал из-под джемпера. Лохов отпустил усы. Они были жиденькими, рыжеватыми; губы у Лохова сухие, потрескавшиеся.
На столе стояла недопитая бутылка спирта. Волов тоже вытащил бутылку, достал из сумки кусок мороженой оленины, которую всунул Вениаминыч. Около огня печки кусок сразу покраснел, пробивались в нем белые сальные прожилки.
- Это уже пир, - сказал Маслов.
Это был до умопомрачения красивый парень тридцати - тридцати пяти лет, в джинсовом костюме с множеством застежек. На лице Маслова блуждала этакая ироничность.
Пока Волов раздевался, Миша с Васей-разведчиком занялись мясом. Миша, изгибаясь худым своим телом, подкладывал в русскую печку, сложенную видно недавно, поленья дров. Вася-разведчик суетился помочь ему в этом, но только мешал. У него, тоже худого и нескладного, с разделкой мяса тоже не получалось.
- Пой, Женька, - Лохов покусывал губами свои жалкие усы. Глаза его уставились на гитару.
Маслов, наверное, не любил себя долго упрашивать, запел тихонько, подыгрывая себе на гитаре:
Промчались дни мои, как бы олений
Косящий бег. Срок счастья был короче,
Чем взмах ресниц. Из последней мочи
Я в горсть зажал лишь пепел наслаждений...
Лохов очень серьезно, очень старательно стал подпевать, сжимая сухие потрескавшиеся губы - видно ему было больно:
По милости надменных обольщений
Почует сердце в склепе темной ночи.
У них образовался милый дуэт.
К земле бескостной жмется, средостений,
Маслов поглядел на вошедшего из другой комнаты хозяина этой квартиры.
Знакомых ищет - сладостных сплетений...
Хозяин, дядя Коля, старик лет семидесяти, маленький, щупленький, млел от счастья. Стал причмокивать сухим языком. Это было привычкой, видно. Привычно выглядело и постукивание.
- Хорошо, хорошо, мальчики! - похвалил, когда они кончили петь. Лохов, вы прятали свой талант напрасно! Мандельштам заворожил меня.
Седенькая головка дяди Коли умиленно наклонилась в их сторону. Маслов глядел на старика спокойным вишневым холодноватым взглядом. Лохов опять покусывал усы.
- Вместе с Петраркой! - улыбнулся он, и обратился к Волову: - Как, мужик, вы нашли нашу землю обетованную?
- Не бойтесь, Волов, - Маслов отложил гитару, руки его были ловки, неспешны. - Здесь все свои, и все, следовательно, о вас все знают.
- Особенно женщины. - В комнату вошла высокая блондинка, оказалось, дочь дяди Коли и жена Маслова. В руке поднос с нарезанными аккуратно ломтиками хлеба.
- Давайте, Саша, знакомиться. Зовут меня Светой. Светлана Николаевна.
Волов пожал протянутую руку и продолжал распечатывать бутылку, которую принес.
- Однако же... - Света улыбнулась искренне и незатейливо. - Вы, выходит, молчун?
Вася-разведчик и Миша Покоев (прозвище Покой), дурачась, ставили на стол жаркое.
Покоев выкрикнул:
- За всю дорогу к вам - два слова.
- Учитесь, Миша, современным манерам, - заметил Маслов, приглядываясь внимательно к жене, хлопотавшей у стола, и к Волову. - Обнародовать замеченное прилюдно неприлично.
- Ладно, Маслов, - Волов серьезно и настойчиво стоял уже с наполненной рюмкой. - Давайте выпьем за все хорошее и за знакомство.
- Браво! - подчеркнуто вежливо сказал Лохов.
- Нет, погодите, - попросил, сморщив личико, дядя Коля. - Пусть гость выпьет, а вы, Женя, прочтите что-либо из Вийона.
- Да-да, - попросила и Света. - Пожалуйста. А то у тебя позже получится хуже.
Они, Волову это шепнул Покоев, были молодоженами.
Маслов бренькнул гитарой и Волов отставил рюмку. Гитара застонала. Масловские, по-женски полные губы, оголили ряд ровных, показательно-стерильных зубов. Он как-то кокетливо ощерился.