Выбрать главу

Сейчас он вспомнил и того первого своего сержанта - "гниду", который пошел в свидетели и, ничего не зная, тянул за Козла. Его защитник, прилизанный капитан с поплавком на кителе и планочкой, на которой жалко прилепились какие-то юбилейные медали, не допросил сержанта: видел ли все он лично или это его своенравный характер. Но если бы Леха с юных лет хорошо учился, он узрел бы, скажем, по трагедиям Эсхила и Софокла, записки о которых лежали в книге "Плутарх, сравнительные жизнеописания", что нередко удары рока бывали вот так, как с ним, несоразмеримы со степенью вины.

"М" - Маша поняла это первой. Провожая его, она упрашивала:

- Отдайся властям, Леха! - Она прижалась к нему. - Понимаешь?

- Как в книжках? - спросил жестко.

- Много книжек хороших на свете, - вздохнула она. - У нас в сундуке еще какие книги!..

Он не насторожился.

Сколько он бы отдал, чтобы она еще раз повторила это!

Значит, все так. Все правильно. Какой глупый ты, пришелец! Разве я виноват, что так совпало. Первым вашим делом будут эти книги! Какое совпадение! Книги у лесника Родиона Варова.

Он ждал этих слов долго. Все эти дни.

- Слыхала я, Леха, отцу сулили за книги большие деньги.

И эти ее слова он зачеркнул холодным равнодушным молчанием.

- Тысячи давали...

- Про че книги-то?

- Ссыльные у нас жили когда-то здесь. Мы сарай копали, отец и наткнулся.

- А чего же он в милицию не заявил?

- Сам сперва читал.

- Да-а, книги это - как водка, - сказал, вздыхая Леха и зевнул. Тоже везде есть смысл.

- Только человек, который приходил за книгами, отцу не понравился.

- А кто ему теперь нравится? Видела, на меня как глядел?

- А как на тебя глядеть? Ты же из тюрьмы сбежал.

- Что же ты помогаешь?

- Жалко тебя - вот и помогаю.

- Ну так иди и продай, чтобы не жалеть.

- Ты и сам выкажешься.

- Раз не веришь о Козле - уйду!

- Не пущу! - растопырила руки. - Ты плохое затеял.

- Ну, уйди! Не дури!

- Все равно не пущу!

- Не балуй, Маша! Слышь, не балуй!

Духов хотел теперь одного: побыстрее добраться до Козла, а потом вернуться сюда, к М. К этим ее богатствам, из-за которых те ему организовали побег.

12

Жалобно заскулили собаки. Оленья упряжка прижалась ближе к дому и людям. Кто-то осторожно подошел к нему сзади. Наташа. Зашептала, обдавая молочным дыханием: "Тебе где спать стелить? Я думала - ты мне приснился... Такой ты крупный, здоровый и сильный!"

Он стоял завороженный и таинственностью северной ночи, и красотой этой необычной ненки.

Вышла, покашливая, старуха. Позвала по-русски: "Наташка! Наташка! Где Васька? Уложила в постель?.."

Мать долго ворчала по-ненецки.

- Алкоголик! - сказала без злобы Наташа, когда старуха вернулась в дом. - Я побегу в стадо. Отец будет здесь. Пусть отдохнет. Ты уезжай. Ни о чем не думай! Ты очень хочешь заработать?

Волов не ответил.

- Только деньги - зараза. Собака бешеная. Если деньги тебе на шею сядут, - будут погонять, как мы оленя хореем погоняем. Будешь бежать, бежать, бежать!

Он опять не отозвался.

- Ты большой молодец, - зашептала она, - ты очень большой молодец! Ты хорошо поработаешь. Я на тебя не обижаюсь...

- Как ты за Ваську пошла? - наконец, спросил.

- Он был хороший парень, - сразу же отозвалась. - Беда наша - водка.

- Не только ваша.

- Нет, наша особенно... Саша, я тебя за это время полюбила. Ты знаешь это? Ты совсем один? Ты будешь обо мне думать?

- Я и теперь думаю, - тихо признался. - Я не могу иногда...

- Ты приезжай через некоторое время в поселок, я обязательно бы приехала... Почему ты стонешь по ночам?

- Не знаю.

- Война снится? А Иван пропадает. Он мертвый, понимаешь? Ты не бросай его... Я сегодня приду к тебе, ты жди...

Сладостно-томителен был поздний вечер. Она Волова, несмотря на его громадный рост и медвежью силу, называла огурчиком...

С пятистенным домом рядом - чум. И там старики немножко живут, по своей традиции. Сегодня их нет - у стада. Из дома в чум перешли они потом. Морозно...

Этот вечер был последним. Утром он уезжал в поселок.

13

Местечкин куда-то смылся по делам, и остановился Волов поначалу у Вениаминыча.

- Живи, не жалко старухи. Пусть варит и убирает.

Старик уже знал все про Местечкина. "Ладность, - всякий раз крякал. Подсидел, сукин сын! Так ему не пройдет".

Он был богат. Там, в лесу, перед вольным своим годом, пять лет шел на его книжку приличный заработок. А на Большой химии, когда его освободили из-под стражи как неопасного убийцу, убийцу по ревности, влился в бригаду по разгрузке и погрузке. Сберкнижка его подпортила, она и не таких скручивает. Они засели вдвоем. Угощал разжалованный снабженец от души, но нет-нет да и проговаривался: дружба дружбой, а деньги врозь. И потому он не понимал Волова, который поехал к Хатанзееву. "В гости", - хмыкал. Когда надо тут, с его здоровьем и силушкой, пахать да пахать. Иначе уедешь и никаких воспоминаний. Бичи здешние, или попросту алкоголики, и то в месяц берут по тыще. Только лето подойдет, выгружай сахар, муку, макароны, тушенку, свинину, табак. Работы навалом, хоть утопись в ней.

- Хитрит директор. Ой жох! - всякий раз вздыхал. - Меня променял. На кого? На соплю.

Волов уже не порывался уйти от него и нарушал сухой закон. Тих он был и печален. Не тот, что в вертолете. В вертолете он был все-таки открыт, а тут - такой неподатливый. Всякий разговор сводил к одному: как бы не спиться от зеленой тоски в этой тьмутаракани! И глядит жалобными глазами на пустынную многоозерную землю. Всему человечеству рассказывают эти глаза, что, например, ехал и думал: все будет по-другому.

- Хитрит директор, - все покачивал головой старик. - Ой, хитрит. Ну да ладно. С бичами еще накукуется. Сам позовет.

На другой же день заглянули два мужика, как оказалось потом, Вася-разведчик и Миша Покоев - местные знаменитости. Они были на подпитьи.