Беспечно прошагал к маленькому базарчику, который приютился около широкой дороги с полукругом. Продавали мотыля, крючки, блесны, удилища, леску... Товар, добротный, решил про себя Леха, такого в магазине не достанешь.
Он приценился к зарубежной леске.
- Метр рупь, - сказал ему толстый старик в фуражке, несмотря на мороз. - Сколько намотать?
- Дорого, батя, - обиделся Леха. - Ты что, рупь за метр!
- Дорого? Иди достань...
Леха вернулся на мост, прошел длинной заасфальтированной тропкой, миновал серый цементный тоннель и вышел к деревянному двухэтажному зданию.
Это был ресторан. Здесь Леха и пропивался с дружками. Тут, около этого ресторана, Леха утюжил сопровождавшего их сержанта, который нахваливал Козла. Все сошло с рук. А с Козлом - осечка. Его заклинило теперь на Козле. О другом он уже думать не мог. Тот, с широким лобешником, ссудил его деньгами. И он потому и шагнул в ресторан.
Старик в вышитой русской рубахе с пшеничными, чуть желтоватыми от табака усами, пропустил его, хотя на двери было написано, что свободных мест нет. Леха дал ему рубль. Леху провели на веранду, она была закрыта со всех сторон парусиной. Леха огляделся. Внизу, на льду, сидела небольшая группка рыбаков. У одного из них видно был зацеп. Он дергал коротким удилищем. Скамейки были полны народу.
Двое сидели на пенечке, поставленном тут, внизу - видно, специально для красоты. Парень был не нахальный, а она садилась ему на колени. У Лехи тоскливо заныло под сердцем.
Подошла старшая официантка и усадила его за стол с парой не так молодых, не так и старых.
У мужика был на лбу шрам, виски его поседели давно.
Подошедшей официантке мужик заказал бутылку "Рислинга" и триста водки. Леха сказал, чтобы ему принесли бутылку "Московской". Но официантка не послушалась - дала всего двести граммов. Она сказала, что если пойдет, можно незаметно повторить...
Леха выписал себе еще юшку, три порции вареников с мясом и селедку с картошкой. Подумал и добавил ко всему тоже бутылку "Рислинга" и еще плитку шоколада.
Сперва Леха думал, что эти двое - баба и мужик, ну муж и жена. А потом, когда она сказала, что у нее дома буженина лучше, чем им подали (сказала она это без занудности), тогда Леха понял, что они - хахаль и хахалиха. Он так в это самое поверил и так ему было от этого приятно (видишь, пишут, а сами обманывают, крутят, любятся!), что вокруг беспорядок, что очень удивился, когда эти двое стали вспоминать: "А помнишь? А помнишь?"
Они говорили о войне, хотя были не такие и старые, и говорили о каком-то Саше из Закарпатья, о каком-то Янеке, который потом ушел служить в Войско Польское, о каком-то Васе, которого убили на самой границе, о Фельдмане, который окончил юридический факультет и работает теперь судьей. ("Судьей!" - Леху передернуло, аппетит улетучился враз. Но ругнул себя матом - мол, чё ты трусишь всё? "Судья!" Все - далеко уж. Сиди, пей, живи! Аппетит восстановился. И водка пошла ничего)...
Сосед-фронтовик чуточку опьянел. И пошел качать права старшей официантке насчет репертуара: они тут, ресторанщики, гоняют в пластинках все из-за рубежа, будто сидят в их ресторане чужие, тамошние, а не наши, обыкновенные и простые граждане.
Официантка пообещала исправить дело, правда, объяснив, что сегодня у них вообще выходной для музыкантов, это же написано на дверях. Потому, кто как хочет, тот так и бросает монеты. Под личный заказ!
Бывший фронтовик успокоился, а когда через какое-то время две русские бабы запели громко "Все, что было - не вспоминай", даже от удовольствия прикрыл глаза.
- Это, конечно, верно, - сказал к чему-то Леха и допил те двести, которые ему допринесла (он всегда незаконные добавки к положенным двумстам граммам считал доприношением) толстенькая официантка. Ноги у нее были красивые, полные. На правой ноге - родинка.
Официантка сразу теперь ему понравилась. Леха попробовал ее втихаря полапать, однако она вежливо, но твердо и настойчиво отвела его крепкую мужскую руку. Может, это и вправду, конечно, не время, - подумал он, баба на работе! А так бы - ничего!
Фронтовики - и мужик, и эта старушенция - опять стали вспоминать. И горько говорили. Леха вдруг стал их понимать. Но только он хотел с ними потолковать, они стали собираться. Надо уходить, - сказали. У старушенции, оказывается, муж дома, ждет. Она бабка, внука сегодня приведут. Старушенция с ним занимается - отстает внук по-английскому... А у этого боевого гвардейца, который не любит иностранные песни, тоже проблемы. Он же приехал, а в гостинице по сути не устроился: лишь вещички бросил, так как сказали, что к вечеру место освободится, а теперь там пока живут. Старушенция стала неуверенно приглашать его домой - как-нибудь устроимся! Но он был мужик понятливый и сказал, что ее муж, Боря, всего этого не поймет.
- Да, да, - пробормотала она, - я-то ему рассказывала...
Как только они ушли, Леха опять разошелся. Хорошо быть свободным! Он заказал еще двести, на что официантка заявила: ему хватит. Он деланно удивился и даже осерчал: на собственные, кровные в удовольствие нельзя и еще выпить? Разве я на своих не стою? - стал допрашивать он официантку.
Она сдалась, и чтобы не было скандала, принесла ему сто пятьдесят, но посоветовала выпить кофе. После ста пятидесяти он выпил кофе, но без всякого удовольствия. После этого он огляделся. Оказалось, фронтовая пара домой не ушла - просто выходила на террасу. Леха уставился на них. Ему чего-то не хватало. В душе было дико и пусто. "Как же я попал! Как попал!" - простонал он.
Он позавидовал им. "Видишь, немолодые, а, наверное, продолжают любить! А я... Я - сукин сын..." Сердце его застонало. Давно, кажется, ничего не трогало его. А теперь... То ли эти допринесенные сто пятьдесят, то ли кофе заставляли его стонать, стискивать зубы и скрежетать ими. Завыть бы волком! Зачем так все с ним было? И что дальше будет?
- Нет! Нет! - Он ни к кому не обращался, только к себе. И что это "нет", понять никто бы не смог теперь. Лишь он что-то понимал. Шла за ним вышка. И радуйся - не радуйся, все равно когда-то поймают и - к стеночке. А жить-то хочется! Ах, как хочется!