Вышедшая из сарая Степанида, увидев его, удивленно остановилась и, отставив в сторону подойник, спросила, упирая кулаки в бедра:
— Ты чего это удумал, старый? Чего сюда железо это приволок?
— Не шуми, Степанида. По делу я, — строго цыкнул на нее старик. — И не к тебе, а к внуку твоему.
— Да ты в своем ли уме, старый? — не осталась бабка в долгу. — Мальчонка еле ноги таскает. Еще от болячки не отошел, он к нему с делами.
— Сказал же, помолчи, — скривился Никандр. — Помолчи да послушай. Потом голосить станешь.
Развернувшись, он поковылял до скамейки и принялся осторожно снимать с себя все принесенное. Капсюльное ружье, пара кинжалов бебутов в роскошных ножнах и две пары капсюльных же пистолетов. Последней он снял с пояса восточную саблю в простых ножнах. Ко всему этому пять пороховых рогов, металлически брякнувший узелок, явно тяжелый, и жестяная коробка из-под чая. Уложив все это на лавке рядом с парнем, старик сдернул с головы папаху и, перекрестившись, церемонно поклонился.
— Не побрезгуй, Елисей. Оружье это, что мной самим, что сынами моими с бою взято. Не хочу, чтобы пропало или в чужие руки ушло. Тебе род казачий продолжать, тебе его и носить.
Услышав его слова, Степанида тихо охнула и уставилась на сидящего Матвея широко распахнутыми глазами. Недоуменно покосившись на нее, парень осторожно снял с колен недовольно мявкнувшую кошку и, тяжело поднявшись, осторожно поклонился, держась левой рукой за жердь, поддерживавшую навес над крыльцом.
— Благодарствую, дядька Никандр, — прохрипел он внезапно осипшим горлом. — За честь да за веру твою.
— Спаси Христос, Елисей, — перекрестил его старик со слезами на глазах и, надев папаху, заковылял со двора.
— Чего это он, бабушка? — повернулся Матвей к Степаниде.
— Неужто не помнишь? — удивилась та, но потом, что-то сообразив, пояснила: — Лучшее он тебе отдал. Наследник ты ему теперь. Других-то не осталось. Никандр справным казаком был. Саблю эту он в Ширванский поход взял. Сам с эмира какого-то снял. Не смотри, что ножны простые. Там клинок булата настоящего. Да и остальное оружие доброе. А ты все правильно сделал, — вдруг одобрила она. — Не должна память рода впусте пропасть.
— Выходит, он специально все это отобрал, чтобы мне принести? — подумав, уточнил Матвей.
— Угу. Дома небось что поплоше заряженным держит. А это твое теперь. Ладно, внучок. Вечерять пора, — вздохнула женщина и, подхватив подойник, отправилась в дом.
Не удержавшись, Матвей поднял ружье и, быстро осмотрев его, с довольным видом усмехнулся. Это тоже был штуцер. Не так богато отделанный, как тот, что остался от отца, но судя по состоянию, тоже совсем не барахло. Припомнив, что подобное оружие в это время было очень редким и стоило больших денег, парень аккуратно отставил его в сторону и потянулся за саблей.
Если уж бабка знала об этой сабле так много, то значит, она того стоила. Плавно вытянув клинок из ножен, Матвей залюбовался игрой узора. Смазанный салом, он блестел в лучах вечернего солнца, отбрасывая веселые отблески. Кинжалы были под стать сабле. Все та же дамасская сталь с муаровым узором на клинках. Последними Матвей осмотрел пистолеты.
— Кубачинских мастеров работа, — негромко пояснила бабка, выйдя на крыльцо и увидев, чем он занят. — Тоже с боя взяты. То уже сынов его добыча. С турками на перевале резались. Там и добыли.
— А разве турки и сюда доходят? — удивился Матвей.
— Бывало, — вздохнула Степанида. — Сейчас-то редко забегают. А раньше их башибузуки частенько сюда за рабами хаживали. Я и сама едва им в лапы однажды не попала, — усмехнулась она. — Батюшка мой, царствие ему небесное, мне с собой пистоль дал, когда я по орехи в лес собралась. А уж стрелять он меня научил, едва я тот пистоль в руках удержать смогла. Так и спаслась. Пальнула в турку и бегом оттуда. Даже пистоль с перепугу бросила. А казаки в патруле были да услыхали. Они тех турок и порубили.
— А ты говоришь, я казачьей крови. Сама-то по молодости любому казаку, небось, могла нос набок свернуть, — усмехнулся Матвей, собирая оружие и с удовольствием слушая довольный смех бабки.
* * *
Спустя еще две недели Матвей уже уверенно бродил по двору и даже пытался колоть дрова. Правда, после каждого пятого удара приходилось останавливаться и делать передышку, пережидая очередной приступ головокружения и слабости. Именно эти симптомы прошедшей болезни его и бесили сильнее всего. Ну не привык он чувствовать себя слабым. А тут еще разгулявшиеся гормоны добавляли проблем, сделав его раздражительным и вспыльчивым.