Ли сделала еще один маленький глоток воды, чтобы чем-то занять свои руки. Вода была еще холодной, и ощущения от нее оставались такими же неприятными.
– Сколько у нас осталось времени до того, как распространится слух о ее смерти? – спросила она.
– Не больше недели. Дольше мы не продержимся, честно говоря. И именно поэтому я посылаю вас туда. Я хочу, чтобы вы взяли на себя обязанности погибшего начальника службы безопасности станции и расследовали обстоятельства смерти Шарифи. Мне нужен там кто-то именно сейчас, пока следы еще свежие.
Ли замерла. После объявления мира она провела целых восемь лет в погоне за техами с черного рынка вместо солдатской службы, которой она была обучена. А теперь Нгуен просит ее снова играть в «сыщика и вора»?
– Ну у вас и выражение лица, – сказала Нгуен.
– Какое выражение?
– Как будто вы думаете: была бы я человеком, то сидела бы себе спокойно за ее столом и не занималась этой неблагодарной работой.
– Генерал…
– Мне интересно, Ли, были бы вы счастливы от закулисной политики и просиживания зада на слушаниях по бюджетным вопросам?
– Я не думала, что достижение счастья было целью этой деятельности.
– Ага. Мы все еще хотим переделать мир, не так ли? А я думала, мы это уже переросли.
Ли пожала плечами.
– Вы еще успеете вкусить всего, Ли. Не беспокойтесь. Только не сразу. То, чем вы будете там заниматься, значит гораздо больше. Война не окончена. И вы знаете это. Она не закончилась с подписанием Гилеадского соглашения или Торгового пакта. И новая война ведется за технологии: оборудование, невропродукты, психопрограммы поведения и управления высшей нервной деятельностью, но более всего – за квантовые технологии.
Нгуен подняла свой стакан, посмотрела в него, как гадалка на кофейную гущу, а потом поставила, не сделав и глотка.
– Шарифи работала над совместным проектом с компанией «Анаконда Майнинг Корпорэйшн». По ее словам, она была близка к разработке метода искусственного получения транспортных квантовых конденсатов.
– Я полагала, что это невозможно.
– Мы все полагали, что это невозможно. Но Шарифи… ну кто знает о том, что думала Шарифи. Она говорила, что могла это сделать. И этого было достаточно. Она и прежде добивалась невозможного. Поэтому мы организовали ей партнерство с АМК. В их обязанности входило предоставить шахту и конденсаты. Мы обеспечивали финансирование. И… прочие вещи. Десять дней назад Шарифи прислала нам предварительный отчет.
– И что было в этом предварительном отчете?
– Мы не знаем, – тихо и совсем невесело рассмеялась Нгуен. – Мы не можем его прочитать.
Ли прищурилась.
– Шарифи передала зашифрованный файл через станцию телепортации Мира Компсона. Но когда мы дешифровали его, то у нас получился… шум… мусор… просто кучка произвольных спинов. Мы пропускали его через все до одной дешифровальные программы, которые у нас были. Ничего. Он либо безнадежно поврежден, либо соединен с каким-то другим потоком данных, который Шарифи не удалось нам передать.
– Ну, и…
– Ну, и мне нужна первоначальная запись данных.
– Почему не озадачить этим АМК, если они также участвовали в этом деле?
Нгуен подняла бровь.
– Ага, – сказала Ли. – Мы с ними этим не поделились.
– Да, не поделились. И даже не планировали.
– Хорошо, – сказала Ли. – Итак, я получаю файл и делаю так, чтобы он не достался кому-нибудь еще. Это достаточно просто. Но почему я? Почему нужно было тратиться на то, чтобы меня сюда доставить?
Нгуен промолчала, глядя сквозь Ли вдаль. Ли поняла, что она смотрит в окно: в зрачках Нгуен сверкало холодное яркое отражение звезды Барнарда.
– Дело не только в исчезнувшем спин-потоке, – сказала она. – По сути, у нас нет никаких результатов работы Шарифи. Похоже, что она… почистила все перед тем, как умерла. Все выглядит так, что она стерла все до одного следы своей работы из системы. Как будто она планировала скрыть результаты от нас. – На губах Нгуен появилась холодная улыбка. – Итак. Никакой Шарифи. Никакого эксперимента. Никакого набора данных. И к тому же в огне пожара вместе с Шарифи гибнет начальник службы безопасности станции. Кто-то должен быть там и полностью восстановить картину, Ли. Тот, кому я могу доверять. Тот, кто выдержит нападки прессы по поводу тайной деятельности, если до этого дойдет. Кто справится с этим лучше героини Гилеада?
Ли стало неудобно сидеть в своем кресле.
– И не смотрите так, – сказала Нгуен. – Гилеад был поворотным пунктом. Здесь пресса права независимо от того, насколько грубо она ошибается во всех других вопросах, касающихся войны. Именно Гилеад привел Синдикаты к столу переговоров. Это позволило не допустить их на Мир Компсона и ко всему, что мы защищали последние тридцать лет. У вас достаточно смелости закрыть брешь, когда все вокруг разваливается на части, и сделать то, что необходимо. И вы не совершили ничего такого, чего мог бы стыдиться настоящий солдат. Я просмотрела запись в фактическом времени. Я уверена в этом, даже если вы считаете по-другому.
Ли нечего было на это ответить. Все, что ей полагалось помнить, было официальным спин-потоком. Ее запись в фактическом времени была засекречена и упрятана в катакомбы хранилища данных под штабом Космической пехоты на Альбе. Гилеад больше не принадлежал ей, не считая тех случаев, когда она видела его в скачковых снах, заносивших ложную информацию в ее официальную память. Эти сны оставляли в ней неприятную уверенность в том, что все уловки и ухищрения, предпринятые, чтобы оторваться от Мира Компсона, когда-нибудь подведут.
– Люди вам верят, – продолжала убеждать ее Нгуен. – Они очень верят вам. Взгляните на себя в зеркало. Бог мой, вам не хватило одного дедушки или бабушки для обязательной регистрации, не так ли? И все ведь из той же лаборатории, в которой вырастили Шарифи? Вы видели ее голограммы? Вы могли бы сойти за ее сестру. – Одна из ее безупречно ухоженных бровей выгнулась в дугу. – Технически вы ей таковой и приходитесь, правда?
– Скорее внучкой, – неохотно ответила Ли.
Для нее было бы куда легче, если бы ее имя не ассоциировалось со словом «конструкция».