– Наверное, тебе очень хотелось поступить, – сказала она. – Ты три раза писал заявление.
Маккуин удивился.
– Этого нет в моем личном деле. Как?..
– Войт не давал тебе рекомендацию, – сказала она, слегка бередя его старую рану. – А почему?
Он покраснел еще гуще. Ли посмотрела на его лицо и увидела там душевное страдание, смущение и искреннюю надежду.
– Не переживай так. Будешь добросовестно работать, пока я здесь, и попадешь на Альбу.
Маккуин сердито замотал головой:
– Со мной не нужно договариваться, чтобы я выполнял свои обязанности.
– А я и не договариваюсь, – сказала Ли. – Тебе выбирать. Будешь хорошо работать, я постараюсь, чтобы об этом узнал тот, кому надо. Это понятно?
– Это – понятно.
Он начал говорить еще что-то, но, прежде чем Ли услышала, из коридора донесся звук чьих-то быстрых шагов.
Шаги умолкли, и в дверном проеме показалась голова Кинца.
– Хаас хочет видеть ее. Сейчас.
Стол Хааса плавал среди звезд.
Он был вырезан из монолитного двухметрового куска конденсата по качеству ниже коммутационного класса. Скорее диковина, но все же бесценная. Полированная поверхность подчеркивала сланцеобразную структуру породы, из которой он был вырезан. Блестящие грани отражали звезды, светившие сквозь прозрачную керамическую панель пола, поэтому казалось, что стол висел в пустоте, погруженный в отраженный звездный свет.
Хаас был крупным человеком с массивной шеей, широкими плечами и аурой решительно сдерживаемой силы. Казалось, что ему нравилось давать волю чувствам, но он научился сдерживать себя железной самодисциплиной. И он совсем не походил на человека, который, по мнению Ли, должен управлять шахтой, являвшейся «драгоценностью короны» АМК.
Он был одет с иголочки. Костюм отлично сидел на его широкой фигуре даже в гравитационных условиях станции. Он, видимо, потратил немало денег на генотерапию и косметическую хирургию, чтобы сделать лицо с таким массивным подбородком и выражением агрессивного стремления к законопослушанию. Тяжелая жизнь оставила на нем свои следы, а пожатие его мозолистой руки, когда он поднялся из-за стола, чтобы поприветствовать Ли, было крепким, как у человека, занимавшегося тяжелым физическим трудом в условиях сильной гравитации.
Ли посмотрела на его руку, когда пожимала ее, и заметила на его мощном запястье часы. Он что, полностью не оборудован? Организм не переносит сталекерамику? По религиозным причинам? Что бы там ни было, но чтобы дорасти до управления компанией, не имея специального вживленного обеспечения для прямого доступа к потокопространству, нужно иметь необычайно развитое честолюбие и непоколебимо следовать правилам рабочей этики.
Хаас показал рукой на дорогое кресло угловатой формы. Ли села, кожаные накладки на ее форменных брюках заскрипели, коснувшись сиденья из воловьей кожи. Она сказала себе, что это всего лишь выращенная в резервуаре кожа, искусственная, как и все остальное в этой комнате, включая самого Хааса, поскольку мысль, что кресло могло быть сделано из кожи млекопитающего, была пугающе неприличной.
– Я тороплюсь, – сказал Хаас, как только она села. – Давайте сразу же все расставим на свои места.
– Хорошо, – ответила Ли. – Но все же сначала мне хотелось бы кое-что выяснить. Не хотите ли вы объяснить мне, зачем вы досматривали мои вещи?
Он пожал плечами, абсолютно не смутившись.
– Стандартная процедура. Вы – на четверть генетическая конструкция. Так сказано в приказе на ваш перевод. Ничего личного, майор. Таковы правила.
– Правила ООН или правила компании?
– Мои правила.
– Я предполагаю, что для Шарифи вы сделали исключение?
– Нет. И когда она пожаловалась на это, я сказал ей ту же гадкую фразу, которую я сказал вам.
Ли не смогла сдержать улыбку.
– Следует ли мне знать о каких-либо других правилах? – спросила она. – Или вы выдумываете их на ходу?
– Очень жалко Войта, – сказал Хаас, внезапно переходя на другую тему, чтобы Ли растерялась. – Это был отличный офицер службы безопасности. Он понимал: что-то – дело ООН, а что-то – дело компании. И что все мы находимся здесь с одной целью: обеспечивать бесперебойную подачу кристалла.
Он откинулся в своем кресле, и пружины заскрипели под его весом.
– Некоторые офицеры безопасности, с которыми мне приходилось работать, не понимали этого. Им не повезло.
– Ну да и Войту не повезло, – заметила Ли.
– Что вы хотите? – спросил Хаас, кладя ноги на блестящую поверхность стола. – Заверений?
Насчет пожара Хаас высказался коротко и по существу. Все началось, когда Шарифи проводила в шахте один из своих хорошо охраняемых экспериментов в реальной обстановке. Система слежения станции отметила скачок напряжения в полевом AI, контролировавшем орбитальную квантовую установку на АМК. За скачком напряжения почти немедленно последовало возгорание в недавно открытом «Анакондой» пласте «Тринидад». Хаас направил туда спасательную команду затушить пожар в шахте, вывести всех с «Тринидада», заблокировать четыре нижних уровня шахты до проведения инспекции по безопасности. Полевой AI произвел самонастройку после скачка напряжения, и никто больше об этом не думал.
Хаас и Войт спустились в шахту в сопровождении инспектора безопасности, чтобы осмотреть место возгорания. Им не удалось определить причину возгорания, но они порекомендовали приостановить эксперименты Шарифи до конца расследования. Рекомендация была отвергнута Комитетом по контролируемым технологиям. Они вновь открыли пласт сразу же, как только смогли снова запустить помпы и вентиляционную систему, и шахтеры, а заодно и исследовательская группа Шарифи вернулись к работе.
– Все было в порядке, – сказал Хаас Ли. – Я начал работать в шахте десяти лет от роду и хочу сказать вам, что даже не задумался и на минуту, что существует опасность вторичного взрыва. Мне наплевать на то, что показывают локальные спины. Я ни за что не послал бы ни одного шахтера в штрек, если бы думал, что там возможен взрыв. Я так не работаю.