– Но Шарифи же было можно.
– Шарифи была знаменитостью. А вы – просто провинциалка, умеющая метко стрелять.
Ли улыбнулась.
– Здорово сказано, Хаас. Но я все-таки доберусь до самого низа. Зачем заставлять меня делать это через вашу голову?
– Да и черт с вами, обращайтесь к кому хотите. Вы были когда-нибудь в шахте? Там можно убиться пятьюдесятью различными способами, и моргнуть не успеете. Мне хватит трупов на этой неделе, и я не пущу вас туда.
Ли встала, подошла к столу Хааса и взяла головную гарнитуру его ВР-устройства.
– Вы будете разговаривать со штабом Космической пехоты или мне поговорить?
Он повернулся в своем кресле и смотрел на нее, раздумывая, блефует она или нет.
– Хорошо, – сказал он после долгой паузы. – Я собираюсь вниз с командой наблюдения приблизительно через два часа. Если вы не передумали, то собирайтесь.
– Не передумала, – ответила Ли, оттолкнув от себя мысль об усталости, надежду на горячий душ и на приятный сон без скачковых кошмаров.
– И не мечтайте, что я буду с вами нянчиться. Сломаете дыхательный аппарат или упадете в шахтный ствол, это – ваша шея.
– Я сама о себе позабочусь. Хаас засмеялся:
– Войт тоже так говорил.
Ли взглянула на звезды у себя под ногами и решила, что пора сменить тему разговора, пока она не передумала спускаться в шахту.
– В Техкоме сказали, когда они собираются заканчивать ремонт вашей полевой установки?
– А вот угадайте. Они – работают. Это на их языке означает: «а нам наплевать, не мы же платим».
«Тут Хаас прав», – подумала Ли. В ООН раньше всех догадались, на что делать ставку. Они поняли еще на заре квантовой эры, в чем будет заключаться реальная власть. И поставили все на развитие новой технологии. Вкладывали средства, патентовали, создавали тщательно структурированные компании с пятью-шестью многопланетными партнерами, способными поддержать это направление.
Все это происходило в самые темные годы Исхода, когда еще делались попытки заставить Землю работать, а Кольцо представляло собой всего лишь несколько тысяч километров наскоро собранных космических платформ. С того времени ООН использовала идеи Бозе-Эйнштейна для поддержки первого в истории человечества стабильного и эффективного межзвездного правительства. Когда генетические бунты пронеслись по Периферии, их удалось сдержать только благодаря контролю Объединенных Наций над орбитальными станциями телепортации. А когда начались набеги Синдикатов, войска ООН использовали те же самые станции при отражении каждого нападения противника, в ходе рейдов к отдаленным яслям и родильным лабораториям, для подавления беспорядков, возникавших там, где высаживались войска Синдикатов.
Но ценой за такую защиту стал полный контроль Объединенных Наций над межзвездным транспортом. И любому, кто сталкивался интересами с Техкомом, нужно было настраиваться на длительное холодное и одинокое ожидание.
Хаас показал своим толстым пальцем на поверхность планеты.
– Мы не можем хранить там больше месячного объема продукции, а Техком закрыл главную станцию телепортации для частных перевозок после того, как отключился полевой AI. На прошлой неделе я уволил две тысячи шахтеров. Еще один такой месяц, и в Шэнтитауне начнут голодать дети.
Ли подумала, что они, должно быть, уже голодают. В шахтерском городе грань между живыми и умирающими была очень тонкой. Иногда невыдача месячной зарплаты толкала семью за эту грань.
– Могу поклясться, что лучше иметь дело с Синдикатами, – продолжил Хаас. – По крайней мере, когда ломается их работник, они его чинят. Или расстреливают. Этого достаточно, чтобы поддерживать принцип двусторонних отношений.
Он посмотрел Ли в глаза и побледнел, осознав, с кем он разговаривает.
Она спокойно смотрела на него. Итак, Хаас – за отделение или, по крайней мере, не против рассмотрения этой идеи. Ли сомневалась, что сепаратистская болтовня на Мире Компсона может сейчас служить поводом для ареста, но неприятностей со своим корпоративным начальством он определенно не избежит.
«Хорошо, – подумала она. – Пусть сукин сын поерзает».
Но пытаться усугублять ситуацию она не собиралась.
– Перестаньте, – сказала она. – Я бывала на танцах достаточно, чтобы понимать: сказать что-то не значит сделать это. И я здесь для того, чтобы расследовать обстоятельства гибели Шарифи, а не ваши политические взгляды.
Вставая с кресла, Ли потерла рукой его подлокотник, покрывая полированную сталь тонким слоем отмерших клеток. Перепрограммирование кожных «жучков» для наблюдения запрещалось законом. Но она не помнила случая, чтобы кого-нибудь фактически наказали за это. И если она выловит что-нибудь в мутной воде, то сможет извлечь кое-какую пользу из этого, неважно с ордером или без.
Она уже повернулась к выходу, когда ей показалось, что она услышала шорох откуда-то из тени большого стола. Она остановилась, прислушалась и смогла бы поклясться, что почувствовала запах духов. Она посмотрела на Хааса, но он снова углубился в свои бумаги и, казалось, ничего не замечал.
Неужели кто-то подсматривал? Неужели во время их встречи здесь был еще кто-то?
«Нет, – подумала она. – Никаких женщин здесь не было. Просто небольшие шумы, как на каждой станции. От включения и выключения подачи тепла, от воздуха в вентиляторе».
Ничего не было.
СТАНЦИЯ АМК: 13.10.48
Ли зашла на борт, когда Хаас с командой уже ждали в тесном пассажирском отсеке челнока. В проходе она разделась и стала натягивать на себя одолженное ей шахтерское обмундирование и снаряжение. Большинство пассажиров отвернулись, Хаас – нет.
В комплект входили альпинистские ремни из микроволокна, устройство для дыхания с кислородным баллоном, аптечка первой помощи с эндорфиностимуляторами, заплаты из синтетической кожи и старомодный вирусный жгут. Ли развернула и натянула на себя ремни, вздрогнув, когда знакомое движение напрягло ее раненую руку. Полный комплект весил меньше снаряжения пехотинца, которое Ли приходилось носить на себе во время войны с Синдикатами, но само ощущение сбруи на плечах напомнило ей об опасностях, ожидающих ее в глубине шахты.