Наконец сварщик вернулся, ведя за собой еще одного человека, который жестом показал им следовать за ним назад во дворик с наклонным полом и далее к лестнице.
– Сюда? – спросила Ли.
Но он отворил узкую дверь, прятавшуюся между лестничными пролетами, нырнул в коридор и провел их по проходу, уже и темнее того, по которому она и Маккуин добирались сюда. Пять поворотов направо, два поворота налево и три внутренних дворика они прошли, пока он не свернул в более широкий проход, закрытый сверху грязными от дождевых разводов оранжерейными стеклами. Пол в проходе был ровным, но стены закручивались, как раковина улитки, будто следуя конструктивной логике, понять которую Ли не смогла.
Пройдя несколько десятков метров по спиральному проходу, их провожатый остановился у неприметной двери, постучал в нее и вошел внутрь.
В комнате, где они оказались, пахло старыми газетами и вареной капустой. Мелкий уголь, которым топился очаг, наполнял ее жирным дымом. За покрытым потрескавшимся пластиком столом сидела женщина с ребенком на коленях и читала ему что-то ровным тихим голосом. Оба, мать и ребенок, одновременно подняли глаза и снова опустили их в книгу, не проявив ни малейшего интереса к пришедшим.
– Где он? – спросил провожатый.
Женщина махнула подбородком в сторону внутренней комнаты. Проходя мимо стола, Ли заметила, что у ребенка была уродливая верхняя губа, а ноги у него парализованы.
Маккуин направился к двери, но провожатый преградил ему дорогу. Он напряженно посмотрел на нее, потом пожал плечами, отошел к столу и сел. Ли вышла одна, услышав, как дверь захлопнулась за ней.
Она оказалась почти в полной темноте, если не считать единственного пыльного солнечного луча, пробивавшегося сквозь щель в штормовых ставнях. Оглядевшись вокруг, Ли поняла, почему так странно закручивался проход, по которому они шли. Дом был построен на внешней стороне одного из блоков жизнеобеспечения. Три его новые стены были сложены из кирпича местного производства, а старая стена представляла собой изогнутую блестящую конструкцию из керамического материала. Переходный шлюз торчал в центре старой стены, его панель управления была разворочена, а провода в ней давным-давно замкнуты. Панели диафрагмы в двери из вирустали не закрывались, и кто-то завесил открытую часть одеялом, закрыв от Ли геодезический купол, который должен был находиться за дверью. Перед сломанным переходным шлюзом стоял круглый стол, заваленный кубиками-блоками с видеоинформацией и блокнотами. За столом сидел жилистый изможденный человек. Это был Дааль, штейгер смены, которого Ли встретила при первом посещении шахты.
– Ну, – сказал он, глядя прямо в глаза Ли. – Вы становитесь все любопытнее и любопытнее.
– И вы тоже. – Ли села на табурет напротив Дааля и посмотрела на бумаги и микрофиши, лежавшие на столе. Она увидела там правила техники безопасности на шахте, заголовки статей Комиссии по безопасности горных работ ООН, протоколы Генеральной Ассамблеи, судебные бумаги.
– Вы – что-то вроде шахтерского адвоката, Дааль?
– Можно и так назвать. Хотите пива?
– Спасибо. – Она достала свои сигареты. – Можно? Дааль попросил кого-то в передней комнате принести пиво, затем взял предложенную ему сигарету. Когда она наклонилась над столом, чтобы дать ему прикурить, он взял ее запястье и стал разглядывать слабые линии проводов.
– Говорят, что ты – героиня, Кэти. Неплохо для шахтерской девочки. Скажи, действительно ли игра стоила свеч?
Она пожала плечами.
– Я не помню.
Они молча курили. Кто-то открыл дверь, поставил три бутылки пива на стол, обошел стол и сел рядом с Даалем. Когда он садился, настольная лампа полностью осветила его лицо, и Ли узнала в нем молодого представителя рабочих из спин-новостей, выступление которого так разозлило Хааса.
– Что это? – спросила она. – Допрос комитета?
– Это Лео Рамирес, представитель ИРМ[9] в городе. Он просто собирается присутствовать во время нашего разговора. Если вы не возражаете, то пусть так и будет.
– Конечно, что мне беспокоиться? Пригласите троцкистов. Развесьте портреты Антонио, черт возьми, Грамши.
Рамирес улыбнулся, темные глаза сверкали на его симпатичном лице.
– Я и не знал, что вам разрешено знать, кем был Грамши.
– «Вам»? – шепотом пробормотала Ли и закатила глаза.
Дааль просто улыбнулся и продолжал курить.
Выкурив ровно половину сигареты, он вынул носовой платок из кармана рубашки, затушил окурок, аккуратно завернул его в платок и положил платок назад в карман.
Эта процедура заняла у Дааля почти четверть минуты, и когда наконец он заговорил, то голос его зазвучал так спокойно, словно они обсуждали погоду.
– Почему вы заставили Хааса осушить сияющую воронку?
Ли пожала плечами.
– Я думала, что он что-то скрывает о пожаре. Я хотела добраться до ее дна раньше, чем он отправил бы туда других.
– Это так альтруистично с вашей стороны, – сказал Рамирес.
– Да, конечно. Я – настоящая героиня.
– Зачем на самом деле вы были посланы Секретариатом? – спросил Дааль.
Ли отхлебнула пива, задумалась, затем поморщилась от боли, когда жидкость коснулась обнаженного нерва на месте удаленного зуба.
– На замену Войту и для расследования случившегося. Если и была другая причина, то меня в нее не посвятили. Вообще мне показалось, что мы здесь для того, чтобы вы мне что-то рассказали.
– Мы дойдем до этого. Но сначала я хотел бы получить кое-какие ответы.
– У меня может не оказаться тех ответов, которые вам нужны, Дааль.
– Конечно, они у вас есть. Вы просто не задумывались об этом. Итак, почему ООН послала именно вас?
Ли пожала плечами.
– Шарифи была очень знаменита. Когда погибает кто-либо вроде нее, людям хочется, чтобы покатились головы. Я здесь для того, чтобы их срубить.
Рамирес сдержал смех. Дааль продолжал смотреть на нее своими выцветшими внимательными глазами.
– Если у одного из наших друзей была бы информация, которая могла бы помочь вам, что бы вы могли отдать за это?
9
ИРМ – «Индустриальные рабочие мира» (IWW). Радикальная рабочая организация, созданная с целью объединения пролетариата в единый всемирный профсоюз.