— Я ему не доверяю, — произнесла Рипли.
— Я тоже, но это субъективно. Обязанности свои он выполняет. Пока он ничем не скомпрометировал себя.
— Ну это как сказать!
— Так и есть. Это его мнение, он на него имеет право и просто защищает свою позицию.
— Ладно, оставим. Но мы должны хоть что-то делать. Бездействие сейчас хуже смерти.
— Не преувеличивай! Кроме того, что мы сейчас можем делать? Вот завтра, после того как Эш проанализирует информацию…
— Завтра может быть уже поздно. Надо быть полностью уверенным в безопасности экипажа и корабля. Надо принять в этом направлении соответствующие меры.
— Ладно. Но прежде всего мы должны прийти к общему решению этой проблемы.
— Согласна. Но решение это надо принять быстро. Даллас, — она вдруг заговорила совсем по-другому, — мы же с тобой всегда понимали друг друга!
— Мы все просто устали, и нам нужен отдых, — ответил капитан.
Рипли тронула клавишу, и люк медленно открылся.
32
Бледно-розовая панель плавно ушла в стену. Когтистая четырехпалая лапа коснулась синей клавиши контрольного доступа к центральному компьютеру. Вспыхнули индикаторы на стене. Луч сканирующего лазера прошел по жесткому узловатому телу, отражаясь в искрящемся блестящем панцире. Чириканье анализатора продолжалось всего несколько мгновений. Затем все стихло.
Бронированный щит распался на части, которые утонули в нишах. В каюте стало светло, и индикаторы на переборках замигали как сумасшедшие. Экран вспыхнул, и по зеленому полю побежали символы. Целый водопад знаков мелькал и переливался, но вот он остановился, и на дисплее появилось:
«Чужой»
«Вторжение в центральную сеть»
«Доступ к информации ограничен»
«Доступ к информации закрыт»
«Все каналы центральной системы блокированы извне»
«Экстренное уничтожение информации на матрицах»
«Переход системы в режим уничтожения информации»
«Предупреждение экипажу: на корабле обнаружено присутствие чужеродной мыслящей субстанции 47-го класса по шкале Ван-Стафа»
«Чрезвычайная опасность»
«Компьютер отключен. Информация уничтожена».
Жилистые пальцы разжались, и на пол с шипением упал блестящий наконечник, рассыпая осколки волноводов. Индикаторы ослепительно вспыхнули и стали взрываться один за другим, наполняя каюту едким дымом. Экран погас. Лапа поползла по клавишам, оставляя на них сгустки прозрачной слизи. Рев сирены расколол тишину корабля, и нежный женский голос речевого синтезатора запричитал: «Команда, срочно приступить к эвакуации. Включена система уничтожения корабля. До взрыва тридцать минут. Отсчет времени пошел. Двадцать девять…»
Голос начал искажаться и через мгновение утонул в реве заработавших маршевых двигателей.
Вспыхнул экран: «Курс изменен. Нынешнее положение корабля: 756456765298787671211438565430 7685…»
Экран взорвался. Осколки стекла зацокали по панелям, срезая колпачки индикаторов, ручки тумблеров; раскалывая корпуса клавиш, царапая переборки и потолок. Панель центрального терминала отлетела, обнажая пучок вьющихся щупалец, пробивающихся сквозь пыльные кристаллы и платы.
Вспышка.
33
Бретт трудился над самокруткой, глядя в толстый доисторический журнал с инструкцией по изготовлению этого чуда. Согласно руководству он аккуратно расправил клочок бумажки, насыпал в нее табаку и старательно сворачивал теперь в тонкую трубочку. Потом требовалось смочить слюной край и заклеить самокрутку. Но мокрая от слюны бумага почему-то не хотела клеиться, табак рассыпался, и вот уже в который раз ничего не получалось. Сидящие рядом с интересом наблюдали за процессом.
— Черт, наконец! — Бретт быстро вставил получившуюся сигарету в рот и подкурил ее.
Едкий липкий дым пополз по кают-компании.
— Фу, ну и гадость же ты вечно вычитаешь в своих дрянных журналах! — сказала, поморщившись, Рипли. — Прочитал бы хоть когда-нибудь что-нибудь стоящее.
— А-а-а… — отмахнулся он, — это и есть самое стоящее!
— Да, конечно, это самое стоящее дерьмо из всего дерьма, что есть на свете!
— Ты, между прочим, утверждала, что такого вообще не может быть!
Дым резал глаза.
— Лично мне хочется здоровым долететь до дома, — вдруг сказал Паркер.
— Друг, что ты? Ты ведь тоже нет-нет, да курнешь! — удивился Бретт.
— Да я не об этом. Меня интересует, что мы будем делать с этим существом?
— Правильное решение можно будет принять, когда мы хорошенько все обдумаем, — глубокомысленно изрек знатный курильщик и исчез в клубах дыма.
— Слушай, — Рипли наклонилась к нему, — а ты знаешь, что постоянно говоришь «правильно»?
— Правильно!
— Нет, ну что можно думать о человеке, который всегда говорит «правильно»?
— А он родился таким «правильным», — хихикнул Паркер.
Сидевший рядом капитан с задумчивым видом гладил бороду.
— Во, правильно! — довольный Бретт поправил бейсболку.
К веселой компании подошла Ламберт. До этого она сидела в глубине каюты и с каменным лицом смотрела прямо перед собой. Выглядела она ужасно. Коротко подстриженные светлые волосы были взъерошены, щеки впали, бледно-желтая кожа обтягивала широкие скулы. Под большими серыми глазами проступили серо-синие полумесяцы, а тонкий прямой нос заострился и теперь напоминал клюв большой птицы. Она обвела присутствующих пустым испуганным взглядом и еле заметно напряженно улыбнулась.
— Ладно, хватит. Заткнитесь! — разрушил идиллическое веселье Даллас. — Нужно занять свои места и заняться делами. — Он встал и пошел к выходу, но по дороге наткнулся на Ламберт и остановился возле нее.
Глядя сквозь капитана, она заскулила:
— Неужели вы забыли о том, что находится у нас на корабле? Ведь, может быть, это правда, что опасность чрезвычайна!
Причитания прервал зуммер селекторного телефона. Рипли потянулась к микрофону и щелкнула тумблером:
— Да, слушаю.
— Даллас! — позвал восторженный голос Эша.
— Что? — отозвался капитан.
— Даллас, приходи немедленно посмотреть на Кейна. Он открыл глаза.
— О Боже…
34
Кейн сидел на столе и усиленно тер глаза. Черные точки зрачков сузились и почти исчезли в голубых глазах, не пропуская свет. Веки набухли и вздулись тяжелыми багровыми неповоротливыми мешками. Кожа на щеках обвисла, а губы пересохли и потрескались. На широком с горбинкой носу выступили крупные капли пота. Вообще все его лицо было измято и истерзано, как будто по нему долго били. В накинутом на плечи одеяле и с чашкой горячего какао в руках Кейн больше всего напоминал бездомного с благотворительным ланчем под Рождество.
— Как ты, братишка? — спросил заботливый Паркер, — как обычно, он успел первым сделать то, что собирались сделать все, и задал вопрос, который хотели задать все.
Кейн устало щурился и отхлебывал из чашки.
— Глупый вопрос. Ужасно, просто ужасно. Как может чувствовать себя человек после этого? Наверное, как новорожденный. Очень холодно.
Эш подошел к нему и подал новую чашку с горячим какао. Кейн с жадностью стал пить, и по его лицу было видно, что кипяток доставляет ему настоящее удовольствие.
Рипли и Даллас стояли рядом и переглядывались. Им не терпелось расспросить Кейна, и наконец они решили, что настал подходящий момент и можно задать пострадавшему несколько вопросов. Первым подошел к столу Даллас:
— Ты помнишь что-нибудь, что было с тобой на той планете?
— Нет. Если кто-нибудь расскажет мне о том, что со мной произошло, то я тому по возвращении сотню презентую. Ребята, я… — он замер, взгляд его остановился, мышцы на лице напряглись, и на лбу появились глубокие морщины. Увидев его состояние, все замолчали и замерли.
— Я-я-я, — протянул он, — помню… Что-то странное. Что-то как в страшном сне. Я помню только, что что-то ужасное происходило с нашей «мамой». Что со мной? — Кейн вдруг заговорил высоким ломающимся голосом и начал беспокойно оглядываться. — Где я сейчас? Вообще, где мы все?
— Все в порядке!
— Все в полном порядке! Мы на пути домой.