Утолив жажду, существа отходят от воды. Жеребец проходит по берегу. Его ультрамариновые копыта взрывают прибрежный песок, оставляя на нем глубокие следы. Движения его совершенны и грациозны. Глаза горят, как раскаленные зеленые угли. Он медленно опускается на колени и начинает купаться в прибрежном песке, нежась в последних теплых лучах заходящего солнца…
Джонси прошелся по постели, оставляя на белоснежной простыне четкие кровавые следы. Страшно захотелось сбросить его оттуда, но он лезет, ластится и тихо мурлычет. И мордашка у него такая маленькая…
— О, нет! Зачем, Бретт? Зачем ты оторвал Джонси голову?!
Рыжий кот сел и стал умываться, слизывая пятна запекшейся крови с заскорузлой шерсти.
Но почему у него лицо Бретта?
Кот смотрит тусклыми печальными глазами и, кажется, плачет. Нет, не плачет. Просто он хочет, чтобы его почесали за ухом.
— Нет, Джонси, я не могу, я боюсь!
Боль, какая жуткая, всепоглощающая боль! Пламя хлещет, обжигая лицо, визг пуль наполняет душный воздух каюты. Они носятся от стены к стене, разрывая на куски блеклую облицовку. Грохот выстрелов рвет барабанные перепонки.
— Хватит!
Голова ныряет под одеяло. Пот ручьями стекает, пропитывая подушку. Тонкая ткань над головой почему-то кажется броней, хотя сквозь нее отчетливо видны яркие вспышки выстрелов и… Волны горячего воздуха накатываются на тело, при вдохе горят легкие и горло. Руки рвут ткань…
Голубой бархат накидки отошел, и из паланкина выглянула молоденькая девушка. Ее пепельные глаза смотрели на окружающих с любопытством и легким кокетливым испугом. Молодой герцог подошел к этому хрупкому средству передвижения и с поклоном подал девушке руку в изящной перчатке, богато украшенную перстнями. Девушка грациозно оперлась на этот живой поручень и, подобрав подол длинного платья, переступила через узорчатый порожек носилок. Ноги сразу утонули в пушистом ковре, как в густом мхе. Герцог поднял глаза и приветливо улыбнулся.
— Как вы доехали? Надеюсь, что этот путь не очень утомил вас? — его голос напоминал шум прибоя штормящего моря.
Она вздохнула и улыбнулась.
— Мы заждались. Все будут в восторге, увидев вас на нашем празднестве. Пойдемте, я отведу вас…
Он крепко сжал ее ладонь, и они двинулись по узкому длинному залу, ведущему вглубь дворца. Стены были сплошь украшены гобеленами великолепной работы с изображением сцен сражений, в которых участвовали знаменитые предки молодого человека. Тусклый свет проникал через цветные стекла витражей, покрытые толстым слоем пыли. Звук шагов гас в пушистом ковре, и движения людей были бесшумными и невесомыми.
Дубовые двери, разукрашенные тонкой резьбой и золотыми пластинами с искусной гравировкой, распахнулись, и они погрузились во мрак гигантского зала. Казалось, что он занимает все внутреннее пространство замка. Высоко под сводами горели сотнями свечей огромные люстры, сделанные из целых бивней слонов и оленьих рогов. Свет таял в огромном пространстве под сводами, освещая только роспись потолка. Лихая охота неслась по кругу, огибая центральную люстру и напоминая змею, которая кусает собственный хвост. Казалось, что лишь эта картина здесь реальна, — она была самым ярким и красочным пятном. Все остальное пространство было погружено во мрак. Стен не было видно. Они только обозначались тусклыми огоньками свечей в навесных канделябрах. Каменный пол не был покрыт ковром, и гулкие шаги сопровождали любого, рискнувшего погрузиться в это темное пустое пространство.
Нам необходимо было пройти через зал, чтобы подойти к столу, ярко освещенному, заставленному золотой посудой и тяжелыми подсвечниками с множеством зажженных свечей.
Гулкое эхо шагов, теплая рука юноши, этот огромный дворец с его богатым убранством…
Вот мы прошли уже половину пути. Вдруг герцог остановился, побледнел и, упав на одно колено, начал неистово целовать мою руку. И, о чудо! Зал зазвенел, тихая музыка заструилась из стен, начала потоками прекрасных звуков падать с потолка. Он поднялся и, властно схватив меня за талию, закружился в страстном и нежном вальсе…
Ультрамариновые копыта ударились о мраморную мозаику пола.
Движения белоснежных тел были необыкновенными, настолько грациозен и совершенен был их танец, что… Они поднимались на дыбы, взбрыкивали передними ногами, выбивая четкую звонкую дробь. Звук их шагов, легкий и звонкий, как голос первого весеннего ручейка, пел о вечной весне и вечной любви этих существ друг к другу. Их большие глаза горели зеленым пламенем, как раскаленные волшебные угли, которые долго ласкали руки огня. Единороги то замирали, то медленно кружились, то неслись вскачь. Их шерсть лоснилась и блестела, словно обсыпанная алмазной пылью. И не было ничего на свете, кроме двух танцующих любящих сердец и всепоглощающей темноты зала, лишь на мгновение выпустившего эти прекрасные тела из своего…
Сияние люстр становилось все нестерпимее, все ярче. Наконец исчезли лошади, псы, пропала, умчалась вдаль царская охота. Вместо всего этого само Светило заглянуло в темные пустые владения… От одного его взгляда стены закровоточили склизкими грязными потоками мерзости, и я оказалась одна в этом грязном колодце.
Ужас охватил меня, сердце сжала ледяная лапа…
Ламберт!
Я обернулась на голос. Вокруг не было никаких стен, ничего. Только безграничная пустота мокрого бетонного поля. Навстречу мне шел Паркер. Лицо его спокойно, и только тихая легкая улыбка светится в уголках губ и глаз. Алый диск Солнца, как привязанный, плывет за его спиной, погружаясь в розовую дымку. Стоит необычайно глубокая тишина. Ветер треплет волосы.
Мгновение — и солнце падает за горизонт, как будто сорвавшись с держащей его нити. Порыв налетевшего ветра принес запах сырого болота. Небо раскололось. Вспышка молнии и крупные капли дождя полетели из непонятно откуда взявшихся свинцовых туч. Мы побежали, но очень, очень медленно, как в замедленном кино. Шаг, другой, третий…
Наши тела раздуваются, но я ничего не чувствую. Почему-то мне совсем не страшно.
И вот грохот взрыва прозвучал первым громовым раскатом. Тела разлетелись на кусочки, вспышка пламени гудящей волной устремилась вперед.
Сознание свернулось в белый шар и, как снаряд, пробило несуществующие уже кости черепа. Оно рвануло вверх, навстречу холодным струям дождя и бездонному мраку неба…
52
Ламберт появилась в рубке почти бесшумно. Ее заспанное лицо было встревожено, в больших глазах стояли слезы. Паркер неожиданно обнял ее за плечи. Она испуганно взглянула на него, потом перевела взгляд на Эша.
— Мы в дерьме, детка, но попробуем из него выбраться, прошептал Паркер ей на ухо.
Эш продолжил рассказ о чужаке:
— В этом существе такая комбинация генов, что любая рана, нанесенная ему, заживет за несколько минут. Его можно… — Эш запнулся: по-видимому, программа режима выдачи информации дала сбой, но вовремя остановилась. -… Мы нашли их на том корабле годом раньше. И когда сообразили, что нам попалось, то решили взять один экземпляр для исследований. И Компания получит его! Моя программа практически выполнена.
— Ты хоть понимаешь, что ты сделал? — еле слышно проговорила Ламберт.
Эш посмотрел на нее свысока и произнес:
— Меня не волнуют ваши человеческие эмоции. У меня свое задание. Они должны остаться в живых. Это будущее всей Галактики. С их помощью мы сможем покорить всю Вселенную! Они умнее, хитрее и, главное, беспощаднее вас. При таких ставках жизнь экипажа не имеет значения.
— Так для чего же ты пытался убить меня?
— Ты была главным препятствием для выполнения программы, а к тому же пыталась вывести меня из строя.
— Жалко, что я этого не сделала раньше! Я никогда не могла полностью доверять тебе. Я чувствовала, что ты что-то скрываешь! Дерьмо!
— И еще одна важная вещь. Я всегда любил тебя, Рипли. Ты была моей симпатией.
Лицо Рипли исказила гримаса гнева, она схватила со стола паяльник и воткнула его в рот робота. Сноп искр рассыпался фейерверком, и струйка вонючего дыма поползла по каюте.
Ламберт рыдала, уткнувшись в грудь Паркера, а он пытался ее утешить: