"Я просил тебя не лезть", – произнес Оуэн
"Это то, что я мог сделать", – ответил Оби-Ван.
"Не то, чтобы мы не были благодарны, – сказала Беру, – Это..."
"Мы сами можем позаботиться о своей ферме, – закончил Ларс. – Мы – семья."
Они стояли близко друг к другу, с прильнувшим к телу Беру Люком между ними. С внезапной четкостью Оби-Ван увидел пальчики ребенка, маленькие и безупречные. Рот младенца открылся, и он издал детский звук, нечто вроде хныканья, которое Оби-Ван не знал, как понимать. Живая Сила была одной вещью. Дети – совершенно другой.
Беру протянула палец, и Люк ухватился за него, на этот раз издав звук, в котором Оби-Ван услышал удовлетворение.
"Я пойду", – сказал Оби-Ван.
Оуэн Ларс чопорно наклонил свою голову. "Спасибо", – сказал он мрачно.
Оби-Ван повернулся спиной к открытой двери. Он выбрался наверх и поплелся прочь. Песок набивался в его ботинки. Он почувствовал, как поднимается ветер – в той непредсказуемой манере, к которой он успел привыкнуть на Татуине.
Песок сек его щеки. Такова была его нынешняя жизнь. Защищать ребенка, который о нем не знал и мог вообще никогда не узнать. Не иметь никого подле себя всю оставшуюся жизнь. Не быть ничьим учителем, больше ни с кем не связывать свою судьбу.
Сосуществовать с воспоминаниями, с которыми он не мог жить. Хранить память об Анакине, сжигающую его изнутри, как огонь.
Вставать каждое утро, нести свой крест, охранять, жить, когда так многие умерли.
И продолжать идти вперед.