— Хм, — прозвучало в ответ.
Они улыбнулись друг другу, и Ландгут не смог удержаться, чтобы не добавить:
— Кроме того, ведь кому-то нравится принадлежать к власть имущим.
Они подошли к бару. Взяв бокал, Ландгут случайно заметил советника уголовной полиции Драхвитца, который, облокотившись на стойку бара, хмуро разглядывал свой стакан. С момента происшествия в отеле «Ландскнехт» Ландгут еще ни разу не обменялся с. Драхвитцем хотя бы одним словом, да и теперь ему не хотелось с ним сталкиваться. Он извинился перед Фреезе и поспешно покинул бар.
Ландгут направился к зимнему саду, где, как он полагал, никого не было. Удобно расположившись в кресле, он начал было успокаиваться, но тут прозвучавший из дальнего угла голос заставил его вздрогнуть.
— А этого Фреезе вы давно знаете?
Из-за листьев большого бананового дерева выступил зубной врач доктор Шлихтинг и медленно приблизился к нему.
— Он адвокат и, видимо, представляет интересы Вебера.
Ландгут рассеянно кивнул.
— А вам известно что-нибудь новенькое об убийстве в «Ландскнехте»? — спросил он. — Я сегодня поздно вернулся из Киля и поэтому ничего не успел узнать.
Шлихтинг покачал головой.
— Я спрашивал Драхвитца, но, что касается этого дела, он недоступен.
— А Вебера не арестовали?
— С таким адвокатом?
— Хм.
— Вы давно знакомы с Фреезе? — повторил Шлихтинг вопрос.
— Мне приходилось сталкиваться с ним в Киле, — неохотно ответил Ландгут. — Между прочим, у него незапятнанная репутация.
— Если все так, как вы говорите… — Шлихтинг откинулся в кресле, — то убийство выставочника поставит перед нашим. Драхвитцем еще несколько проблем.
— Что вы имеете в виду? — как можно безразличнее спросил Ландгут.
— Предполагается, что преступника следует искать в этом районе. Вебер появился сегодня у меня в приемной и высказал кое-какие предположения. По его мнению, подозревается некий Флюгер.
— Флюгер? — тихо переспросил Ландгут и сделал большой глоток из бокала, который все еще держал в руке.
Шлихтинг продолжал:
— Флюгер был руководителем спецкоманды. Вы помните, они занимались массовым уничтожением неарийцев.
— Да, припоминаю, но с этим кругом лиц мне не приходилось иметь дела.
— Вебер считает, что Флюгер узнал об информации, содержащейся в коллекции Геердтса, и о наличии его фотографии прежних лет. Поэтому, как полагает Вебер, он выкрал документы, а когда установил, что в его руки попали лишь фотокопии, то убил Геердтса.
— А где теперь находятся оригиналы? — спросил Ландгут.
— Они пока не найдены.
Некоторое время каждый из них был погружен в свои мысли, затем Шлихтинг тихо произнес:
— Что вы думаете, падет ли подозрение на нас?
— На кого? — уточнил Ландгут.
— На нашу компанию!
Ландгут промолчал.
— Или вы считаете, что кого-нибудь из нас можно выдать?
— Кому?
— Государству, конечно, кому же еще?
Тяжко вздохнув. Ландгут возразил:
— Меня это не коснется. Меня ограждает мое положение.
Они замолчали. Через некоторое время Шлихтинг снова оживился:
— Что вы думаете о Драхвитце?
Ландгут осторожно заметил:
— Ну, совершенно надежный человек, как мне кажется. Мы знакомы с ним около трех лет.
— А один знаком с ним значительно дольше!
— Кто же?
— Флюгер!
Ландгут скривился.
— Как так?
— Очень просто. Наш дорогой Драхвитц сидел в Ведомстве имперской безопасности за тем столом, с которого уходили директивы спецкомандам.
— Тогда все верно.
Врач развернулся вместе с креслом и посмотрел Ландгуту прямо в глаза.
— Что вы думаете теперь, друг мой? Будет ли Драхвитц испытывать такие же угрызения совести, как вы, или он будет, черт побери, стоять за нас?
— Вы имеете в виду Флюгера?
Шлихтинг пренебрежительно махнул рукой, осушил бокал и сказал:
— Мне кажется. Флюгер, кем бы он теперь ни был, — один из нас.
В этот момент лакированные створки дверей распахнулись, и на пороге появился торговец антиквариатом в сопровождении нескольких человек. Взгляд Воока сразу же стал переходить от одной группы гостей к другой и наконец остановился в центре зала, где укрывались Шлихтинг и Ландгут. Он отделился от сопровождавших его лиц и направился прямо к ним.
— Что с вами приключилось? — весело спросил он. — Так не пойдет, друзья мои! Никаких угрюмых лиц сегодня вечером и никакого обособления, позвольте вас попросить!
— Но вы не показывались несколько часов, — недовольно молвил Шлихтинг.