— В середине дня.
— И никто ничего не заметил?
— Нет.
— Вы были в это время в отеле?
— Нет. Я подыскивал помещение под выставку.
— Вы возите свою коллекцию в чемоданах?
— Да.
— Сколько их было?
— Три.
— А что вы сделали, когда обнаружили пропажу?
— Я позвонил в полицию и сообщил о случившемся.
— И что же потом?
— Ничего.
— Как так ничего?
— Ну, в отеле никто не появился, чтобы составить протокол, зафиксировать следы или что-то в этом роде, что обычно делается в таких случаях.
— А вы? Что вы сделали после этого?
— Я направился в полицию и сделал заявление. Одни из полицейских оформил его, извинился за то, что никто из них на вызов в отель не явился, поскольку, мол, все полицейские в Рендсхагене очень заняты, и пообещал, что на следующий день кто-нибудь обязательно осмотрит место происшествия. Затем я вернулся в отель и сказал хозяину, чтобы в номере ничего не трогали, пока там не побывает полиция.
— Ну и как он выполнил вашу просьбу?
— Нет. После того как на следующее утро я снова отправился на поиски помещения, в номере все было тщательно прибрано, и все отпечатки пальцев уничтожены.
— И что сказал хозяин?
— Он ответил, что забыл о моей просьбе.
Презрительно фыркнув, Шоппенхауер обратился к Веберу.
— Недурные порядки, не правда ли?
— Угу, восхитительно! Но, может, не следует подозревать хозяина отеля в преднамеренности? Он, наверное, и понятия не имеет о важности фиксации следов. Меня больше заинтересовала занятость рендсхагенской полиции. Господин Геердтс, вы там знаете кого-нибудь?
— Да, начальник уголовной полиции представлен в моей коллекции. Вероятно, ему будет очень приятно, если я не смогу устроить выставку в Рендсхагене.
— Почему этот человек оказался в вашей коллекции? — спросил Вебер, хотя ответ был ему уже известен.
— Я располагаю подробной информацией об этом господине, — ответил Геердтс. — Прежде всего он является эсэсовцем с довольно малым номером партийного билета. Вам известно, что это означает?
— Он очень рано вступил в организацию, возможно, еще до захвата власти Гитлером, — холодно заметил Вебер.
Геердтс кивнул и продолжил:
— После захвата власти началась его карьера, и задолго до начала войны он сидел уже в главном управлении имперской безопасности и имел звание штурмбанфюрера.
— Главное управление подчинялось Гиммлеру?
— Да. После поражения ведомство было объявлено международным военным трибуналом в Нюрнберге преступным институтом власти, а его ответственные сотрудники подверглись уголовному преследованию.
— И как это преследование выглядело?
— Вы же видите. Сегодня он руководит всей рендсхагенской уголовной полицией.
— Как зовут этого парня?
— Драхвитц. Доктор Драхвитц.
— Если и правильно понял, у всех этих людей, о которых вы рассказываете, есть нечто общее. В нацистские времена при исполнении служебных обязанностей они позволяли себе кое-какие вольности, а сегодня им доверены важные государственные посты. Вряд ли стоит искать преступника в этом кругу. У них просто отсутствует мотив.
— За исключением одного человека.
— И кто же он?
— Штандартенфюрер доктор Эрих Флюгер! Он был руководителем группы особых поручений в оккупированной России. Каждая армия имела такую специальную команду, отвечающую за политическую безопасность на оккупированных территориях. Охота шла за партизанами, коммунистами и евреями. Массовые захоронения устилают путь этих команд. Флюгер был их начальником. На его счету, как доказано, убийства двенадцати тысяч человек. В тысяча девятьсот сорок шестом году он бежал под вымышленным именем — он назвался тогда Айлером — в Южную Америку, и с тех пор о нем не было вестей.
Вебер почувствовал, как в нем растет недовольство. Совсем недавно он высказывал Шоппенхауеру предположения, что в этом деле таится масса неприятностей. Геердтс разворошил осиное гнездо, причем сделал это голыми руками!
После длительной паузы Вебер произнес:
— Выходит, Флюгер не вписывается в рамки вашей коллекции.
— Хм, — неопределенно буркнул Геердтс.
— Конечно же! Другие ваши кандидаты реабилитированы и восстановлены в должностях, а Флюгер бежал и пропал без вести. Почему же он оказался в вашей коллекции?
Ответ Геердтса был скуп:
— На это у меня есть особые причины.
Вебер задержал взгляд на молодом человеке, ожидая разъяснений, но их не последовало.
— Представляете, во что вы, собственно, ввязались? — взорвался он.