Геердтс лишь окинул его молчаливым взглядом, и следующий вопрос Вебера прозвучал уже довольно вяло:
— Представали ли перед судом члены спецкоманд?
— Конечно, — с сарказмом откликнулся Геердтс. — В тысяча девятьсот сорок седьмом году был разыгран фарс, известный под названием «процесс над особыми группами». Из тысячи преступников перед судом предстало лишь двадцать четыре человека. Было вынесено четырнадцать смертных приговоров, из которых только четыре приведены в исполнение, а остальные преступники получили пожизненное заключение. В пятьдесят первом году многие были помилованы и освобождены из-под стражи.
— А где теперь… эти люди?
Геердтс все также спокойно ответил:
— Среди нас, господин Вебер, среди нас.
Молодой человек неожиданно свернул с гравийной дорожки на тропинку, вдоль которой с правой стороны тянулась тисовая изгородь. Невдалеке за оградой стояли несколько человек, которые громко разговаривали и отчаянно жестикулировали. Что-то странным образом взволновало Вебера, последовавшего за Геердтсом.
Внешне все выглядело так, будто на тропинку они свернули непреднамеренно, но позднее, вечером, когда Вебер еще раз проанализировал поездку, ему стало ясно, что Геердтс с самого начала вел с ними свою игру. Уже с того момента, когда он договаривался с Шоппенхауером встретиться у ограды этого парка! И он, будто невзначай, новел их вдоль тисовой изгороди.
Затянувшееся молчание становилось тягостным.
— Почему вы, собственно, выбрали такое непопулярное хобби? — прервал его Вебер.
Геердтс ничего не ответил.
Не в силах больше сдерживать захлестнувшего его раздражения, Вебер заорал:
— Будь все проклято! Другие в вашем возрасте играют в теннис и если что-то собирают, так марки или еще что-нибудь подобное! Но бывших, никому ненужных нацистов? Для чего?
— Такой вопрос мне задают очень часто, — отпарировал Геердтс.
— И, как я нахожу, с полным правом! — Вебер остановился, схватил молодого человека за рукав куртки и повернул к себе. Геердтс смотрел на него безо всякого выражения.
«Если этот парень чему-то и научился, так это владеть собой!» — подумал Вебер и, вздохнув, оттолкнул Геердтса.
— Ну ладно. Но почему именно в Рендсхагене? Чего вы хотите достичь в этой дыре?
— Вскоре в Рендсхагене состоится ежегодная встреча бывших нацистов, — невозмутимо ответил Геердтс.
Покачивая головой, Вебер побрел дальше. Встреча эсэсовцев, штандартенфюрер, который был организатором массовых убийств, штурмбанфюрер, являющийся ответственным руководителем полиции! Ему стало не по себе, всем нутром чувствовал он нарастающее отвращение.
Когда тисовая изгородь кончилась, перед ними открылся широкий незастроенный песчаный участок. Вебер остановился и тяжело вздохнул. Шагах в тридцати от них виднелся бугорок свеженасыпанной земли.
Не оглядываясь на сопровождающих, Геердтс направился прямо к нему. Вебер и Шоппенхауер посмотрели друг на друга, затем комиссар пожал плечами и покорно последовал за Геердтсом. Вебер мельком взглянул на свои покрывшиеся пылью ботинки, но ему ничего не оставалось, как двинуться следом за ними.
Все трое подошли к яме и увидели мужчину, выбрасывавшего из нее лопатой песок. Его покрасневшее от напряженной работы лицо было покрыто потом, белобрысые волосы прилипли ко лбу. На вид ему было около шестидесяти.
Геердтс казался еще более замкнутым. Старик был так занят, что прошло некоторое время, прежде чем он заметил трех мужчин, стоивших на краю ямы. Тогда он прервал работу и оперся на лопату.
— Сегодня получается, — добродушно произнес старик. — Нужно только капнуть немножко глубже, до двух с половиной метров.
Он мотнул головой, поплевал на руки и снова принялся за работу, забыв о троих мужчинах, глядевших на него.
Неожиданно Вебера пронзила мысль, довольно жуткая и тревожная. Ему вспомнились люди, которые, дико жестикулируя, спорили между собой. Вспомнил он и ломик сторожа у входа в парк, и то, как Геердтс, проходя мимо, приветливо кивнул человеку за окошком. Лишь теперь Вебер догадался, где они находятся.
Геердтс взглянул сначала на Шоппенхауера, затем перевел взгляд на Вебера и равнодушным тоном произнес:
— Вы правы в своем предположении. Это дом для умалишенных. Больные, которых вы видели, — легкие случаи. Они могут работать. Мне кажется, это называется трудотерапией.
Шоппенхауер поднял смущенный взгляд на Вебера, проклинавшего себя, что ввязался в это приключение.
Между тем Герберт Геердтс продолжал: