Что же касается его самого, то он относился ко всему происходящему совершенно равнодушно. Он замкнулся в стенах своей квартиры, и тем самым сохранил себя, оставшись недоступным для внешнего мира. Облачившись в непроницаемую броню безразличия, Павел обитал в своем собственном мире, куда не было доступа никому. Как в песне поется: «А в терем тот высокий нет ходу никому». Украина ‒ его родина, здесь он родился, вырос и жил, и была она ему постылей чужбины. Павел чувствовал себя здесь одиноким, чужим и стесненным, как будто провалившимся в тесную черную яму, откуда выхода нет.
Это она, родина, с детства отторгла его от реального мира, отняла у него любовь к действительности. С детства, лишенный радости, он утратил саму способность радоваться жизни. Его жизнь и жизнь его семьи на Украине во время коммунистического режима и в период дикой самостийности была невыносима, а окружение – страшным, закончившимся убийством отца и самоубийством матери. А ведь они, оба… ‒ они были такими же, как он, со своими недостатками и достоинствами, со своим восприятием мира. Их мир, да и они сами, были не проще его.
Омерзительное чувство ‒ стыд за свою родину.
Глава 10
«Часы твоей жизни вот-вот пробьют двенадцать».
Такое предсказание Павел прочел на старом чеке из супермаркета «Сільпо», который случайно извлек из кармана. Многообещающее пророчество, усмехнулся он. Перед этим он подошел к бару, взял у бармена рюмку водки и осушил ее залпом до дна. Полез в карман, чтобы дать бармену на чай и выудил из него этот чек. «Главная причина потребности в алкоголе, бессодержательность жизни», ‒ подумал он. От принятой натощак водки им овладело странное состояние напряженности, не страх, а все возрастающее волнение, вслед за ним он почувствовал угрозу надвигающейся опасности.
Через арку Павел увидел, как Зябкина ввела в столовую нового гостя. Это был высокий, исполненный покоряющего величия старик, с осанкой и манерами человека привыкшего повелевать. Сановная властность чувствовались в его движениях. Он был в том возрасте, когда уже не стареют. Его черные волосы были тронуты инеем седины. Откинутые назад, они ниспадали на плечи длинными прядями, обрамляя лицо опаленное полымем неудержимых стремлений, лицо властителя и гордеца. Угольная чернота его бровей не соответствовала седине волос, производя неприятный диссонанс.
У него был хищный, похожий на орлиный клюв нос с нервно подрагивающими ноздрями. Высокий узкий лоб прорезали глубокие морщины, которые оставляют на челе незаурядных людей напряженные раздумья, грандиозные замыслы и их крушение. Если ж говорить о впечатлении первого взгляда, то черты его, прежде всего, выражали непреклонную волю при неглубоком уме, и жестокость при отсутствии чувственности. Много разного можно прочесть по лицу, конечно, если умеешь читать.
Старик что-то говорил Зябкиной с подчеркнутой любезностью, а его вскинутые подвижные брови выдавали заносчивый и вспыльчивый нрав. Его брови были похожи на две черные мохнатые гусеницы, странной игрой надбровных мускулов они шевелились и жили, словно отдельно от него. Он носил бороду и усы, а щеки брил. Его борода посредине была седая, а по краям, темная. В очертании рта, с резким изломом надменных губ, заметно выделялась прямая линия, знак непреклонной решимости. Но самым примечательным в его лице были глаза. От них нельзя было отвести взгляд, они вызывали тревогу. Казалось, старик ими смотрит и ничего не видит, но глаза его были зорче, чем у орла, он видел ими все, даже то, чего другие не видят.
Это были поразительные, нечеловеческие глаза! Нельзя было определить серые они или голубые, скорее, это был один из редких оттенков белого. Такого цвета глаз Павел у людей никогда не встречал, но ему знаком был этот цвет, он видел его в осколках замерзшей морской воды. Королевскую осанку старика подчеркивал безукоризненно сидящий на нем черный длиннополый сюртук, правда, застегнутый не на ту пуговицу. Под ним виднелся ослепительно белый пластрон с кружевами и черный шелковый бант, украшенный платиновой булавкой с крупным бриллиантом.
Павел знал, что старик пришел сюда, чтобы встретиться с ним. Значит, пора. Он поднялся с кресла и вошел в столовую, подумав, что несовместимые противоположности устремились навстречу друг другу. С выражением превосходства на лице старик устремил пронзительный взор Павлу в глаза. Взгляд его трудно было выдержать, его немигающие, неподвижные глаза были пусты, тяжелой холодной пустотой.