Умывшись, Павел взглянул на себя в зеркало. Из холодного серебра стекла на него смотрело не его лицо, а бледная, страдающая маска. Замшелые темные круги вокруг глаз выглядели, как у давно не захороненного трупа. Вдоль небритых щек пролегли две глубокие складки, от углов глаз к вискам, как плохо наложенный грим, разбежались резкие лучи морщин. Глядя на себя в зеркало, Павел невольно затаил дыхание, ожидая непонятно чего. Вдруг капля оторвалась от крана смесителя и ударилась о дно ванны, послышался тихий шлепок ‒ кап! Этот едва слышный звук, будто его разбудил и он увидел, что у горла в руке на отлете он держит открытую бритву.
‒ А ты откуда взялась? – спросил Павел вслух голосом, который, казалось, принадлежал не ему, а кому-то другому.
Теряя ясное восприятие происходящего, все больше действуя, как в бреду, он подумал, если начал разговаривать с бритвой, – дело дрянь. Открытое лезвие клинковой бритвы выглядит как-то архаично, старомодно, что ли. Зато в бритье опасной бритвой есть свой индивидуальный стиль, а в старомодном, всегда присутствует свой шарм. В критические моменты в голову приходят странные мысли. Он выругался, но грязная брань не взбодрила его, а прошелестела сухими листьями, гонимыми ветром по асфальту. Ему стало отчаянно обидно, так что он даже почувствовал горечь во рту.
Эта бритва досталась Павлу в наследство от отца, а к тому, перешла от его отца, деда Павла. Дед вынул ее из ранца немца после одной из штыковых атак, прежнему владельцу она была уже не нужна… Это был единственный трофей, который дед принес с войны. У Павла из памяти выпало, что он уже полчаса правил бритву на истертом ремне из сыромятной кожи. Отчего-то он вспомнил, что злые духи, порожденные неудовлетворенностью жизни, завистью и злостью живут на лезвии бритвы.
Неожиданно он замахнулся бритвой у своего горла. Он вздрогнул от внезапности своих собственных действий, ведь ему совсем не хотелось этого делать. Вдруг он почувствовал чье-то безмолвное присутствие. У него появилось ощущение, что за ним наблюдают! Какая-то враждебная злобная сущность разглядывала его, и она не была человеком.
Зеркало перед ним подернулось легкой рябью, будто превратилось в жидкую субстанцию, похожую на ртуть, и он увидел прямо перед собой старика. Казалось, он вот-вот покинет пределы зеркала и схватит его за горло вытянутыми руками. Старик разразился злым хриплым хихиканьем, которое должно было изображать смех превосходства, и исчез. Перед Павлом была все та же холодная поверхность зеркала.
Старик застал его врасплох, тут сомнений нет. «Нокдаун за нокдауном! – вслух произнес Павел. ‒ Но бой не закончен. Меня, поверженного, пока не уносят с ринга». Сознание постоянных проигрышей усугубляло ощущение обреченности. На щеке ныл порез от быстрого бритья. После всего, что произошло, он все-таки заставил себя побриться. Правда, весь дрожал, как от передозировки кофеина, хотя и забыл уже, когда последний раз пил кофе.
Аккуратно сложив бритву, он острожными касаниями кончиков пальцев ощупал гладко выбритую кожу в поисках новых порезов, но их не нашел. Отчего-то он остерегался смотреть в зеркало, и на ощупь притронулся к длинному порезу на щеке. Пальцы стали липкими от сочившейся крови.
Павел признался себе, что старику хоть и ненадолго, но удалось овладеть его волей. «Приобретая волю над людьми, теряешь ее над самим собой», ‒ подумалось Павел. Он был на грани поражения, а все из-за того, что не оценил силы коварства противника. Теперь он знал, что испытывает загнанный в угол, преследуемый человек. Он никогда еще не был так близко к смерти, и никогда не жил с таким интересом.
Павел попытался взглянуть на свое положение отвлеченно, с точки зрения стороннего наблюдателя. Теряется инициатива, а ситуация между тем развивается от плохого к худшему. На земле для них двоих места нет, это факт. Кто-то должен исчезнуть навсегда. Бывает, человек предчувствует свою смерть и, тем не менее, идет к поставленной цели, зная, что его ждет впереди. Что будет дальше, он не знал, но испытывал предощущение скорой и фатальной развязки. Подавленность его возросла, если это вообще было возможно.
Он начал перебирать разные возможности поквитаться со стариком, но после краткого рассмотрения, каждая из них превращалась в очевидную невозможность. Вместо того чтобы собраться с мыслями и подумать, как выбраться из этой чертовски опасной западни, Павел стал напряженно вспоминать о посетившем его недавно чувстве, ‒ впечатлении, что ключ к победе лежит где-то рядом, до него можно дотянуться рукой.
В схватке с превосходящим в силе противником целесообразно отступить, поскольку лобовая атака неизбежно закончится поражением. Отступить, и найти неординарные средства и методы воздействия, чтобы переломить ход поединка в свою пользу. Продолжал со всех сторон рассматривать эту мысль Павел. Незаметно он впал в то воскрыленное состояние, которое испытывает ученый, интуитивно чувствовавший, что стоит на пороге открытия. Из подсознания всплыло какое-то позабытое ощущение, собственно, даже не ощущение, а воспоминание о нем, что-то нужное блеснуло вдруг в глубине его памяти. У него промелькнула какая-то неоформленная, важная мысль, но он не успел ее осознать.