– Мы с тобой соседи. Наше окно тоже смотрит на озеро, только с другого берега, – сказала она изменившимся, севшим голосом.
Он подошел к ней. Ее легкие светло-каштановые волосы вблизи оказались медового цвета, разметавшись, они открыли слабую шею (ее пленительно нежный изгиб Павел помнил до конца жизни), ободок маленького уха. Завитушки волос на затылке выглядели по-девичьи нежно, образуя над шеей светлое облако. Все так воздушно, хрупко.
Он обнял ее сзади за плечи, коснулся губами затылка, ощутив, как вздрогнуло и трепетно напряглось ее гибкое тело. Она чувственно изогнула спину, прижавшись к нему ягодицами, и взглянула ему в глаза чрез плечо. В этой подставляющейся позе было столько первобытной эротики, что у Павла перехватило дыхание. Они оба знали, что это произойдет, как только увидели друг друга. Глядя ему в глаза из-за плеча, она спросила:
‒ Можно мне в ванну?..
Павел согласно кивнул, хотя ее поспешность его покоробила. Вскоре она вернулась и стала перед ним, и смотрела на него во все глаза, не стесняясь своей наготы. Ее тонкое девичье тело отсвечивало молочной белизной, Павлу даже показалось, что с ее появлением в комнате стало светлее. Он не мог отвести глаз от ее пышных грудей с нежными, смешно торчащими сосками. Налитые и круглые, они казались большими для ее хрупких, угловатых плеч. Очертания ее бедер напоминали контуры амфоры. Гладкий живот, маленькая ямка пупка выглядела на нем единственным изъяном, золотистый треугольник внизу, приятно круглые ягодицы.
Вообще самой замечательной частью тела у нее была та, которая располагалась ниже талии, она была необыкновенно округлой и пропорционально выпуклой. Впрочем, не только пропорциональной, но и непропорциональной, не поймешь, чего больше. Присмотревшись, Павел отметил, что ее фигура не соответствует критериям классической красоты. Руки и ноги у нее тонкие и длинные, и вообще она выглядит мосластой, хотя ноги у нее стройные, изящно сужаются к точеным щиколоткам с узкими мокрыми ступнями. На мозаичном узоре его драгоценного паркета поблескивали мокрые следы ее босых ног.
Она замерла перед ним трепетной листвою на ветру. Ее улыбка стала принужденно беспомощной, она искала, куда бы деть руки и безжизненно уронила их вдоль бедер. Веки ее опустились, бросив тени от длинных ресниц. Ей подумалось, что она не настолько привлекательна, чтобы разбудить желание у такого серьезного и судя по обстановке богатого мужчины, как Павел. От волнения все закружилось перед ее глазами, и под ногами качнулся пол!
Она показалась Павлу до того беззащитной и потерянной из-за этих сиротливо поникших, вздрагивающих рук. Он осторожно привлек ее к себе, она дрогнула, почувствовав прикосновение его ладоней. Талия ее была тонкая и гибкая. Его руки теплыми волнами прошлись по шелковистой глади спины, и напряженное тело ее расслабилось, стало податливым. Прижавшись к нему, она посмотрела ему в глаза. Чего только не было в ее взгляде, тут было и доверие, и робкая нежность, и надежда, и радость, и любовь. А он не мог пошевелиться долгую минуту, прислушиваясь, как громко бьется ее сердце.
Ласково поцеловав ее открытые незащищенные губы, он почувствовал, как она вся запылала, обжигая его прикосновением затвердевших сосков. И он едва успел ее подхватить, когда она вдруг отяжелела в его руках на подогнувшихся ногах. Он старался все делать неспешно, пытаясь осилить переполняющее его нетерпение. Но они оба не справились с распаленным желанием, будто их тела действовали независимо от их воли.
После всего что было, а было все поспешно, совсем не так, как надо бы, она лежала поверх смятых простыней, не стесняясь своей наготы. Волосы ее разметались на подушке светлым облаком. Он знал, что она отдала ему все, что имела, а она не имела ничего, кроме себя. И он оценил этот подарок.
Она смотрела и смотрела на него с нежностью и тихой радостью. Глаза ее сияли на бледном лице, затем они подернулись слезной влагой, она притихла. Дыхание ее стало ровным и глубоким.
‒ Мне так тебя не хватало, ‒ сказала она, засыпая.
И вдруг уснула у него на плече, как будто страшно устала. Она спала, доверчиво прижавшись к нему, как ребенок. Ее дыхание шевелило легкие волосы, лежащие у нее на щеках, а Павел, затаив дыхание, исходя нежностью к ней, боялся пошевелиться, чтобы ее не потревожить. Она была так трогательно беззащитна, что в нем проснулся первобытный инстинкт защищать того, кого приручил. Ему вспомнились и он, словно увидел перед собой ее ясные доверчивые глаза. Она вызвала у него такую нежность, какую он никогда прежде не испытывал ни к одному живому существу. И его удивила и потрясла сила этого чувства.