— Подальше от твоего пьяного друга, — буркаю я, отчего-то начиная злиться и на Робсона тоже.
— Адиля? — Роберт непонимающе смотрит поверх моего плеча. — Ты что-то путаешь, зайчонок. Он вообщене пьет.
Глава 9
— Ты же в сорок шестую, девушка? — Старушка лет семидесяти взирает на меня с недоверием. В ее морщинистой руке зажата свернутая вдвое газета, в ногах их стоит целая упаковка.
— Да, туда, — подтверждаю я и для чего-то демонстрирую пакет с продуктами, купленными для отца.
— Письмо передай Сергею тогда. — Она впихивает мне в руку длинный бумажный конверт с банковскимлоготипом и, сощурившись, шарит выцветшими глазами по моему лицу. — Ты ведь дочка его, да?
— Да, я его дочка. Письмо передам. Газету давайте тоже.
Забрав почту, я продолжаю свой путь на нужный этаж, взбегая по узким лестничным пролетам, пропахшим кошачьей мочой и старостью. Когда приезжаю сюда, невозможно всякий раз не дивиться контрасту этого места с теми, в которых я привыкла находиться сейчас: будь то квартира Димы либо моя собственная. Часть входных дверей до сих пор обиты дерматином, пересеченным проволочными ромбами, а на старой потолочной побелке виднеются обожженные пятна — следы вандализма десятилетней давности.
Ткнув в звонок, по привычке разглядываю выпуклую линзу глазка, чтобы скрасить ожидание. Сюда я приезжаю примерно раз в два-три месяца проведать отца, предварительно купив продукты в ближайшем супермаркете: сыры, колбасы, фрукты и что-то сладкое — то, что он вряд ли купит себе сам. Обычно провожу у него от силы час — на большее нас обоих не хватает. Отец и без того не был чересчур общительным, а ушедшие годы и его нездоровый образ жизни и вовсе растащили нас по противоположным углам.
— Привет. — Я переступаю порог тесной прихожей, привыкая к спертому, пропахшему дешевым табаком воздуху. — Это тебе… Там торт к чаю. Сказали, сегодняшний, свежий.
Отец забирает пакет и неловко переминается с ноги на ногу в ожидании, пока я избавлюсь от туфель.
— Я чайник поставил, — звучат его первые слова под удаляющееся шарканье истертых домашних тапок. — Ты же будешь?
— Буду конечно, — отвечаю я, шагая за ним следом.
Кажется, за прошедшее время отец сильнее похудел.
А в остальном с того момента, как я была здесь в последний раз, больше ничего не изменилось. Тот же чайник, потемневший от нагара, та же клеенчатая скатерть, испещренная множественными порезами от ножа. Каждый раз надеюсь, что у отца кто-то появится, и эта мрачная квартира наконец обретет уют.
— Тут еще колбаса и сыр. — Один за другим я выкладываю продукты на стол и оглядываюсь в поисках разделочной доски. — Давай порежу? Ты обедал уже?
— Суп сварил с утра. Поел.
Кашлянув, отец лезет в дальний ящик за чашками.
Спустя пару минут мы сидим друг напротив друга. На доске лежат приготовленные мной бутерброды, в пластиковой миске — помытые виноград и бананы, а над столом висит тишина.
— Как на работе дела? — наконец спрашиваю я, крутя в руках нагретую кипятком кружку.
Отец щедро насыпает в чашку сахар и, так и не размешав, делает шумный глоток.
— Нормально всё. Работаем.
Я очень хочу, чтобы наша беседа хотя бы раз прошла непринужденно, но понятия не имею, что для этого нужно сделать или сказать. Отец уже несколько лет работает охранником на производстве. О чем его расспрашивать? О графике дежурства в новогодние праздники?
— А я ремонт почти закончила. Осталось шторы повесить. Потом фотографии тебе покажу.
Отец кивает. Он тоже не знает, что спросить. Иногда я задаюсь вопросом, для чего вообще сюда приезжаю. Мы почти не разговариваем, и кажется, оба мучаемся невозможностью заполнить повисающие паузы.
Я, конечно, знаю ответ и причины, по которым буду приходить снова и снова. Кроме меня, у отца больше никого нет. А еще в детстве я очень его любила.
Ах, как я его любила! Он был для меня всем. Пусть простит меня мама, но мои чувства к ней не шли ни в какое сравнение с любовью к отцу. Он виделся идеалом человека, образцом силы, порядочности и мужественности. Тем, кто мало говорит, но много делает, и даже если внешне никак не проявляет чувств, то в глубине души непременно очень нас с мамой любит.
Я всегда сильно переживала, когда они с мамой ругались из-за его пьянства и речь заходила о разводе. Потерять папу было для меня самым страшным кошмаром, и по ночам я часто молила невидимые силы сделать так, чтобы он не пил. Даже винила в его алкоголизме себя. Создала свои ритуалы, которым необходимо было следовать, чтобы в отношениях родителей все было хорошо. Например, заправлять кровать определеннымобразом, зашнуровывать обувь, начиная с левой ноги, а не с правой. Невозможность что-то исправить мучительна в любом возрасте, и так я создавала иллюзию контроля над ситуацией. Разумеется, безрезультатно.