Весь день она расслабленно занималась делами, следовала больничному расписанию, умудрилась посмотреть два часовых эпизода сериала и выпить три чашки любимого кофе. Настроение было удивительным, странным, ни на что не похожим. А вечером, легко уложив ребенка спать, Саша шла по темному коридору из уборной и осознала, что же было не так в эти часы.
Нефизическое, тяжелое нечто уже долго не покидало ее тела. Не удавалось это тонущее, нечеловеческое где-то истинно гойевское сбросить ни после спокойного дня, ни после захватывающего фильма в палате Инны, ни после очищающего душа.
Что это было, Саша понять не могла. Но оно мешало дышать, не давало насытить кислородом легкие, медленно убивало. А вчера спасение наконец отыскалось. Только вот заряда кроваво-бордового живительного средства – эликсира! – хватило лишь до вечера.
И она вернулась в темноту к этому внутрь.
Можно идти.
Тихая субботняя ночь. Люлька с ребенком. Печенье овсяное, печенье творожное. Пижама. Кружка, пара пакетиков мангового чая.
Инна ждала в своей комнате – она жила в платной палате, с бесшумным чайником и мини-холодильником, – чтобы вместе посмотреть фильм. Она уже вскипятила воду, накрыла низкий круглый столик. Подхватила из Сашиных рук вкусности и вспомнила:
– Пирожные забыла. В большом холодильнике.
– Я принесу.
Саша поставила люльку со спящим ребенком в темный угол, где на кровати дремала Машенька, дотронулась до головы девочки и вышла из палаты.
В одиннадцать вечера коридор больницы напоминал начало мрачной компьютерной игры. Той, где неожиданно из всех дверей и окон вылезают монстры, вурдалаки, зомби и прочие мерзкие твари. Нападают, пытают, мучают, высасывают виртуальную жизнь до капли. Но нет.
это скорее гости ее души
Она медленно шла к столовой, а резиновые тапки постанывали в ритм шагов: шлеп-шлеп-шлеп. Скрипнула, открываясь, нужная дверь, а вот и холодильник, вот и клубничные пирожные. На обратном пути хотелось ускориться, но она сделала над собой усилие и умерила шаг.
Вдруг тень мелькнула вдалеке, у искрящей надписи «выход». Саша резко обернулась и в момент, когда дверь приоткрылась, успела заметить в луче света человеческую фигуру. Кто-то выходил. И она, кажется, знала кто.
– А кто та женщина, с которой ты говорила на вечере у Кати? – спросила Саша, плотно закрывая за собой белые деревянные створки.
– Валя. А что?
– Я только что видела ее у двери отделения. В одежде.
да и одежда-то: платье и капронки
– И? – Инна повернулась всем телом, словно готовясь грудью защищать свою знакомую.
– Это странно, – растерялась Саша. Она перестала что-либо понимать.
– Она пытается жить.
– Что?
– Свидание у нее.
– А-а-а.
– В этом нет ничего такого, – пожала плечами Инна. – Мы не идеальны. Ни матери, ни отцы, ни дети. А нам, женщинам, часто приходится на себе все тащить. Без отдушины никак.
– А, она замужем, – вспомнила Саша отрывок разговора.
– Ну и что. – Инна посмотрела на нее так, словно от Сашиной реакции зависела степень их возможной близости.
– Ничего. Это ее дело.
– Да.
Инна вводила пароль на сайте – кино они выбрали заранее – и уже включила воспроизведение, но опять повернулась к Саше:
– Знаешь. У каждой женщины – своя отдушина. Первая вечером выпивает бокал вина, чтобы уснуть; а как просыпается – курит травку, чтобы не сбежать и пережить еще один сложный день. Вторая терпит измены мужа, унижение от его родителей, а потом отдает все это нерастраченное, невылюбленное другим мужчинам. И в эти секунды счастлива. Третья ушла в работу, тратит всю свою зарплату на няню и тортики «Наполеон». Признается, что сил нет, но дома в четырех стенах с неходячим мальчиком уже бы повесилась.
Саша вздохнула. Инна говорила горячо, но не агрессивно.
– Идеальных нет, – потише продолжала она, – да и норма – понятие относительное. Давай уже смотреть кино.
– Да.
Саша отпивала из кружки, откусывала пирожное, наблюдала за героями фильма, а в голове все крутилось и крутилось.
у каждой отдушины – свои женщины?
– Операцию назначили.
Саша перехватила Инну в коридоре. Больше недели она с необычным чувством облегчения погружалась в рутину и ждала. Внешние силы оттягивали решающее событие. То положили нескольких пациентов с более срочными случаями; то ее младенец засопливил – а дети тут болели постоянно и заражали друг друга по кругу; то хирурга пригласили на конференцию. Больше трех недель до ребенка очередь не доходила.