— А как зовут мартышку?
— Мини, мартышки и орангутанги — совсем разные обезьяны, — вмешалась Анна.
— А по-моему, особой разницы нет: обезьяна она и есть обезьяна, — сказала Мини.
— Википедия вам в помощь, — пошутил Дейв, и мы засмеялись.
— Самку орангутанга зовут Апельсинка.
Я прочитал вслух пятьдесят страниц, а когда отложил книгу, все спали. Я выключил небольшой светильник, работавший от аккумулятора, и повернулся на другой бок.
Дома, если не хотелось спать, я мысленно прокручивал всякие важные и не очень события из своей жизни и думал, что хотелось бы изменить. Вспоминал, как я опозорился перед одноклассниками, или как на дне рождения у своего пятилетнего друга так смеялся, что намочил штаны. Вспоминал, как на отцовской машине врезался в забор, как украл в супермаркете пенал, как бросался сырыми яйцами в соседский дом, а меня поймали. Только сейчас моё отношение к этим событиям изменилось: каждое из них стало мне дорого.
Я стал вспоминать, как мы пришли в этот небоскреб, что мы здесь делали день за днем…
…и вдруг понял, что я — часть всего случившегося, что я тоже — на войне. Понял, что я убийца и вор. Я брал чужое и убивал — и почти не чувствовал своей вины.
— Спокойной ночи, — прошептала в темноте Мини.
— Спокойной ночи.
Глава 20
Утром все сели завтракать, а я все лежал и лежал, потому что никак не мог отойти от ночных кошмаров. Я с головой укрылся одеялами, свернулся калачиком и пытался забыть свои сны. Через щель в одеяле я видел, что Дейв готов к выходу — даже пистолет зарядил.
— Газ кончился, — сказала Анна. — Может, вскипятим от генератора электрочайник?
— В генераторе тоже пусто, — ответил Дейв.
— Слушай, а почему американцы называют бензин газолином? Ну, вот газ вы называете газом, а бензин — газолином?
Ещё некоторое время Анна с Дейвом переругивались. Дейв обвинял Анну в ненависти к американской культуре. Закончился спор тем, что Дейв выдал:
— И вообще, можешь больше не переживать по поводу Америки! — и замолчал.
Вылезать из постели не хотелось.
— Ну, так какие у нас планы? — не выдержала через час Анна. — Мы уходим сегодня или нет?
Мини не было слышно — наверное, ещё спит. Я посмотрел на двери в кухню, и впервые мне захотелось, чтобы оттуда появился кто-нибудь, кроме этих троих. Пусть даже охотник, да кто угодно, лишь бы…
— Ты уходишь с нами или остаёшься? — спросила Анна, присев ко мне на кровать.
Я не ответил, делая вид, что сплю, хотя прекрасно понимал, что Анна в мои хитрости не верит. Я устал, я не знал, как дальше быть, и меньше всего мне хотелось принимать сегодня важные решения.
— Не веди себя как эгоист!
У меня горело лицо, дико болело горло. Неужели я схватил ангину? Я вдруг покрылся потом, сердце заколотилось, веки будто отекли. Ну почему спасатели не могут найти меня сами? Почему нельзя остаться здесь ещё на пару дней?
— Мы все спланировали, подготовились, а ты начинаешь валять дурака! Между прочим, это была твоя идея.
Анна поднялась и ушла в кухню. В тот день я так и не встал с постели. Ребята что-то там обсуждали, складывали и перекладывали вещи, время от времени кто-нибудь подходил ко мне, убеждал подняться, но я не слушал их. Да пусть бы шли без меня! Я прекрасно обойдусь без них! Да, я отлично обойдусь без них!
Я поднялся, только когда стемнело, завернулся в одеяло. Ребят нигде не было, но по сумкам я понял, что они не ушли. Взяв из бара банку «Спрайта», я прямо в одеяле пошел на смотровую. Никого не хотелось видеть. Пусть я эгоист — мне все равно. Горло страшно болело — наверное, у меня и вправду ангина. А может, просто сдали нервы. Я посмотрел на запад, на юг и уселся на пол: пил «Спрайт», смотрел и ждал. Казалось, я могу просидеть так бесконечно долго. Может, я тоже становлюсь охотником.
На черном ночном небе ярко сияли звезды. Я вспомнил, как в школе ходил в походы, как жаркими летними ночами спал на улице в спальнике и считал падающие звезды. Чем чернее было небо, тем больше падало звезд. Оказалось, Нью-Йорк — самый темный город в мире. Когда-то он весь светился огнями, неоном и бурлил жизнью даже ночью, а теперь повсюду простиралась темнота. Мир будто перевернулся с ног на голову, и чёрное небо стало землёй, а расцвеченная огнями земля — небом.
А потом я увидел, как на западе, где-то за Гудзоном, где раскинулся штат Нью-Джерси, вспыхнули огнями несколько зданий. Там был свет!
Электрический свет! Самое прекрасное творение человеческого разума! Я не рыдал так искренне и без стеснения с тех пор, как ушла мама.