Я нашёл листок, написал на нем несколько слов о себе и пообещал ждать каждый день в десять утра у входа на каток возле Рокфеллеровского центра, если вдруг она или кто-нибудь другой решится прийти. Я положил записку возле камеры и хотел было тоже наговорить что-нибудь, но передумал: зачем портить её дневник. И вообще, я себе мало нравился на видео: голос получался какой-то писклявый.
В квартире были две спальни, одна из них — с большой гардеробной. Я осмотрел вещи и понял, что девушка жила здесь вместе с родителями. В ящиках её отца я нашёл себе чистые носки, футболку, теплую байковую рубашку. Мои джинсы ещё не просохли до конца, но делать было нечего. В комнате девушки нашлась вязанная шапочка. К счастью, кроссовки успели высохнуть за ночь; я затянул шнурки потуже. Потом перебинтовал руки, застегнул под самое горло черную дутую куртку. Я не стал брать в квартире никаких вещей, если не считать свежей одежды: ушёл, как и пришёл, только со слабеньким фонариком.
Я окинул квартиру прощальным взглядом: кроме двух спален, здесь была огромная ванная, просторная гостиная — студия и отдельный кабинет. В гостиной было полно фотографий, запечатлевших счастливых, ещё не старых людей и их дочь, которую я видел на камере. Вряд ли я вернусь сюда, но кто знает…
Возле запертой изнутри двери я остановился и прислушался. Снаружи было тихо. Только через пять минут, убедившись, что за дверью никто не прячется, я открыл замки и вышел.
Тусклый свет фонарика кое-как освещал лестничную клетку. Возле лифта луч выхватил горшок с искусственной орхидеей. Я отломал один цветок и воткнул его в щель рядом с ручкой. Вернувшись, девушка поймёт, что здесь кто-то был, и этот кто-то не желал зла. А если я вдруг решу вернуться, то буду знать, что она или кто-то другой приходил сюда.
На улице было очень холодно. И тихо. За ночь снег почти растаял, дождь смыл пепел и грязь, хотя свинцово — серые, покрытые неподвижной пленкой лужи никуда не исчезли. Я прошел квартал в южном направлении. Солнце стояло довольно высоко, небольшие деревья не давали тени, и я наслаждался ярким светом. Несмотря на холод, солнечный свет нес радость и умиротворение. Я чувствовал себя почти как дома.
Нужно было подняться в наш небоскреб в Рокфеллеровском центре, поесть, отдохнуть, осмотреть сверху город, составить план на завтра…
Резкий звук вернул меня в реальность. Он был похож на шум двигателя и шёл с севера.
Я спрятался за такси, вжал голову в плечи. Шум быстро нарастал и вскоре стал настолько громким, что сомнения развеялись: это не легковая машина. По крайней мере, не обычная легковая машина. Больше похоже на грузовик, вернее, на несколько грузовиков сразу.
Стараясь не выдать себя, я очень тихо переполз за багажник и, задерживая дыхание, чтобы изо рта не шёл пар, стал наблюдать за дорогой.
В двух сотнях метров я увидел людей, идущих в мою сторону. Они шли группой, наблюдая за улицей, а сзади медленно двигались два тяжелых грузовика, оттесняя с дороги машины, блокировавшие проезд. Группа приближалась, и я смог лучше рассмотреть людей. Одни были одеты в черную униформу, другие в камуфляж, все в касках и с оружием.
Это были солдаты.
И все — совсем молодые. Мальчики вырастают в мужчин, мужчины становятся солдатами, а солдаты идут на войну — будто по-другому и быть не может. Интересно, это люди затевают войны, или они разгораются сами собой, когда человечество заходит в тупик и война становится единственным выходом?
Солдаты приближались.
Книга II
Выживший
Посвящается Тони и Натали
Друзья Джесса погибли, и он остался один в огромном разрушенном городе, по улицам которого бродят толпы монстров, готовых в любую минуту расправиться с ним. Но вскоре он понимает, что где-то есть ещё люди, избежавшие заражения. Вот только многие из них опаснее беспощадных зомби…
Прежде…
«Меня зовут Фелисити. Эту запись я делаю у себя дома…»
Девушке на пленке лет восемнадцать-девятнадцать, красивая блондинка — типичная американка, таких показывают в молодежных фильмах. Каждый день она садилась перед камерой и рассказывала, как прошел день: «Повсюду трупы. Крики. Тишина. Выстрелы». Мир стал другим в мгновение ока.
Камеру я нашёл на телевизоре и последние полчаса смотрю запись. В комнате повсюду фотографии счастливой семьи: пара средних лет и их дочь Фелисити.
— Сколько вас ещё осталось? — спросил я вслух. Может, Фелисити — последняя во всем мире и вела видеодневник, чтобы не исчезнуть бесследно, как другие.