– А здоровые – вполне.
Сложно было спорить с этим. Я вообще чувствовал себя по–дурацки, внушая ей, как здесь безопасно.
Но гораздо сильнее меня смущало другое. В школе я бы отдал правую руку, лишь бы какая–нибудь девчонка относилась ко мне так, как сейчас Пейдж, только вот ее привязанность оказалась тяжелым грузом. Безусловно, я убеждал себя, что все, что я делаю, я делаю не только ради себя, но и ради других: ради тех, кого мне удалось собрать вместе. Только не кривил ли я душой? Ведь в итоге я всегда уходил один. Да, так складывались обстоятельства, но и я сам так решал.
Если я возьму с собой Пейдж, моя миссия станет еще более ответственной. А вдруг итог окажется для нее не слишком радужным? Или для меня? Я могу пообещать привести ее «домой», но ведь не могу гарантировать, что «дома» лучше, чем здесь. Вот так–то: чем дальше, тем больше неожиданных мыслей приходит в голову.
– А еще, я устала от «надежности». Мы все устали от этой «надежности».
Я немного отклонился назад, так, чтобы правой рукой взять за подбородок и повернуть ее лицо ко мне. Она плакала.
– Пейдж, послушай… Я не хочу, чтобы ты… Ведь если ты бросишь родителей, ты бросишь свой дом. Ты можешь лишиться того, что больше никогда не приобретешь, понимаешь?
Я замолчал, надеясь, что она услышит меня, воспримет смысл моих слов.
– И? – решительно спросила она.
– Я не хочу, чтобы с тобой случилась беда. Я боюсь этого. Даже если мы уйдем все вместе, почти полсотни человек, нам придется бороться за жизнь.
– Я способна о себе позаботиться.
– Уверена? – Не хотелось обижать ее, но пусть лучше взглянет фактам в глаза. – Да попадись вам даже несколько человек с оружием, они могут убить вас или того хуже.
– Хуже?
– Ты знаешь, о чем я.
– Дурак.
– Пейдж, держись родителей, что бы они ни решили. Ведь они всегда будут с тобой, несмотря ни на что. Они никогда тебя не бросят тебя, понимаешь?
По глазам я видел, что она понимала, но в то же время не желала слушать. Я сам себе не верил, так что говорить о ней? Пейдж, похоже, приняла решение и не собиралась от него отступать. Она действительно желала сделать именно так, как говорила. Может, ее решение было одним из самых самоотверженных поступков на «новой земле»? Ведь она нашла силы отправиться на поиски нового дома. Плохо было только одно: эти силы она нашла во мне.
16
Ночью я, как и большинство остальных обитателей Челси Пирс, не спал. Помогал складывать вещи. Судя по всему, даже если путешествие затянется, с таким количеством припасов можно будет прожить две–три недели.
Приближался рассвет, а Боба все не было. Я начал беспокоиться. Когда же он вернется? До этого я ни разу не думал, что будет, если новый день не принесет никаких новостей. Если Боб не вернется.
Я лежал на своей раскладушке. На соседней – Пейдж. Изредка мы перешептывались. Уснуть не получалось, как мы ни старались, хотя Пейдж, мне кажется, иногда дремала. Через пару часов лежания и изучения теней на потолке я убедил себя, что Боб обязательно, непременно вернется именно этим утром. Он отлично знает город, не питает иллюзий по поводу Охотников, он всегда начеку. В отличие от многих, он может позаботиться о себе. Хотелось чувствовать такую же уверенность по поводу двух девушек, оставшихся в зоопарке, но с каждой секундой бодрствования я все больше переживал за них.
Но нельзя было поддаваться напрасным страхам. Проблемы нужно решать по мере их поступления. Появится Боб или нет, плохие вести принесет или хорошие, с первыми лучами солнца я отправлюсь в зоопарк.
Перед самым рассветом я вышел в столовую. От кастрюль с едой уже подымался пар, на террасе мерно гудел генератор. Я налил себе кофе и устроился на внешней закрытой террасе. За этим столиком, заваленным камерами, картами памяти, флешками и аккумуляторами, часто сидел Боб. Попивая горячий кофе, я разглядывал груду электроники: все карты памяти были подписаны. Порывшись, я нашел одну, помеченную словом «АТАКА».
Я вставил чип в маленькую камеру, найденную тут же на столе, но она заработала не сразу: пришлось перебрать несколько аккумуляторов, прежде чем включилась запись.
Темноту на экранчике прорезала огненная вспышка. Где он снимал? Что за помещение? Церковь? Слышались крики и вой сирен. Взволнованным голосом Боб комментировал:
«Атака началась десять минут назад. Я находился в исповедальне собора Святого Патрика в Мидтауне».
Камера крупным планом взяла дыру в куполе, затем наехала на пол и некоторое время фокусировалась. На заднем плане выли сирены.
«Сверху упала ракета!»
У меня внутри все сжалось. Где–то рядом с Бобом раздался душераздирающий крик, камера задрожала, он, видимо, поворачивался посмотреть, что происходит.
«Ракета целая. Я… я собираюсь подойти и осмотреть её. Проверить маркировку…»
В кадре появилась рука Боба: он проверял ракету! Осторожно убрал большую доску, обнажив бок металлического цилиндра. По–моему, у ракеты отошел кусок обшивки.
«Вот она. Кажется…секунду…да, я могу заглянуть внутрь. Сейчас», – звучал голос с камеры.
Сначала ничего нельзя было разглядеть: картинка сильно дрожала, освещения не хватало. Но внезапно изображение стало очень четким: Боб включил подсветку на камере.
«Так. Внутри корпуса я вижу что–то похожее на длинные нити с большими стеклянными бусинами».
И действительно, на экране появились ярко–красные, довольно крупные, стеклянные шары, нанизанные как бусы.
«Что это такое? Может, взрывчатка?»
На заднем плане пронзительно закричала женщина, и картинка пропала.
Я отключил камеру. Мне–то было ясно, что это за шарики: в них находился биологический агент. Собор Святого Патрика? Ровно через дорогу от Рокфеллеровского центра. Все это время ракета лежала там! Совсем рядом. У меня задрожала в руках камера. Кто знает, а вдруг весь город нашпигован такими «подарочками»? Может, все именно так задумано: в ракетах стоят таймеры или что–то похожее и они просто ждут своего времени, чтобы сработать…
– Ай!
Я вскрикнул от неожиданности: тихонько подошла Пейдж и положила руку мне на плечо.
– Все в порядке?
– Да, – ответил я, вынимая карту из камеры. – Извини. Это я от неожиданности.
– Пойдем, кое–что тебе покажу.
Она набросила на плечи теплую куртку и жестом позвала за собой. По пути я прихватил свою любимую спасательскую куртку, лежавшую на сумке в холле, – в кармане чувствовалась тяжесть пистолета.
Мы с Пейдж стояли на замерзшей крыше почти в полной темноте. Рассвет только–только начинался. Кроме нас здесь никого не было. Пейдж подвела меня к телескопу, махнула рукой через Гудзон и, пока я настраивал оптику, подошла очень близко.
– Ха! – вырвалось у меня.
– Что?
– Я уже видел эти огни, – сказал я, вспомнив, как из небоскреба наблюдал за Нью–Джерси, и заметил, как в целом здании разом вспыхнул свет. Хорошо, хоть это не оказалось игрой моего воображения, в отличие от много другого, пережитого за последние дни.
– Они зажглись прошлой ночью, – сказал Пейдж. – Ты их вчера видел?
Я покачал головой.
– Почти неделю назад. Я потому и ушел на Лодочную пристань, чтобы переправиться на тот берег, в Нью–Джерси.
– Как думаешь, там прячутся люди, или автоматика срабатывает?
– Понятия не имею.
Я внимательно рассматривал в телескоп район: ни единого движения, ни единого признака жизни.
– Отсюда не разберешь. Если бы подойти ближе…
Пейдж прижалась ко мне и одной рукой обняла за талию.
– Я хочу, чтобы ты был ближе, – сказала она, опуская голову мне на плечо. В первых тусклых лучах солнца я видел, как в глазах девушки мерцают блики. Немного нагнувшись, я жадно поцеловал ее. Сквозь нахлынувший жар я почувствовал, что губы у нее пахнут клубникой. Неужели мне показалось? Она поцеловала меня в ответ. Я отшатнулся и провел пальцем себе по губам: она накрасилась блеском. Сколько же воспоминаний вызвал во мне этот аромат!