Извиваясь, попытался отползти, но только рассмешил мужика.
— Ну, ну, куда же ты? Я, лишь верёвку срежу! Не дёргайся, не пораню. — Сказал он, рассекая бечёвку, стягивающую за спиной руки. — Вот так, не сильно затекли? С ногами помочь или сам?
— Нормально. Сам. — Буркнул я, сбрасывая остатки верёвки с щиколоток и вставая.
— Значит так сынок, ружьишко, я пока у себя подержу! Вам, молодёжи нонишней, оружие лучше вообще, не доверять, — продолжил он, присаживаясь на табурет и указывая мне на кресло, что стояло напротив, — сами поранитесь или подстрелите кого, ненароком.
Я сел, но не в кресло. На подлокотник, подобрав ноги так, что в любой момент мог сорваться с места. Мужик же, положив дробовик на колени, от спички прикурил папиросу, без фильтра, выдохнул дым в потолок, — Я, так понимаю, вопрос решённый и обсуждению не подлежит?
— Что так? — с вызовом бросил в ответ, готовясь, если понадобится, силой забрать своё. — Это, вообще-то, ствол моего... друга!
— Ты, когда с крыши спускался, палец на крючке держал? Держал! Патрон в патроннике. С предохранителя снят. — Отправил он к потолку, очередной клуб дыма.
— И чё? — не понял я, суть претензии.
— И чё?! — взорвался он, — Да ты парень, куда только им не «тыкал», пока лез. И в ногу. И затылок почесать умудрился! Всё с пальцем блядь, на крючке! — он внезапно успокоился и снова затянувшись, продолжил — Как не отстрелил себе ничего?
Я промолчал, вспоминая, делал ли я то, в чём меня обвиняют, а мужик, по-отечески, с превосходством усмехнувшись продолжил, — Везунчик, одним словом! Ты хоть пользоваться умеешь?
Хотел сказать, что да и уже стрелял, но замялся, а он, всё поняв, покачал головой, — То-то же! Потому и тебя, кстати, неласково встретил. Во избежание, так сказать.
Меня захлестнуло, острое чувство несправедливости, ведь это мне, Михаил, доверил своё ружьё. А этот рыжий «хмырь», сначала придушил, а теперь папу родного «лепит»? Расстояние, менее полутора метров, он даже не поймёт, как я его спать отправлю.
— Слишком тихо ходишь... дядя!
— Я сынок, до армии, тайгой жил. Да и после, промысел не бросил, а там, только так и надо, — хрипло, почти рыча, сказал он, — стреляю, быстро, метко и даже на звук. Поэтому говорю, не дури.
— Это мой ствол, ищи себе другой! — зло прошипел я, внимательно следя за движениями мужика, который уже понял свою ошибку, когда, положив дробовик на колени, фактически лишил себя оружия. Дёрнется или за ножом потянется, «вырублю».
— А силушки, хватит? — сощурив глаза, спросил он, бычкуя папиросу, растерев тлеющий уголёк между пальцами и по-волчьи, глядя исподлобья.
— Ты удивишься! — дёрнув бровь, ухмыльнулся я, слегка подавшись вперёд, готовый ко всему.
— Ладно парень! — Неожиданно, примирительно, выставил руки мужик, не сводя, впрочем, с меня пристального взгляда. Продолжил осторожно, — Извини, коль что не так! Мне, эта твоя, погремушка, нахер не всралась! Мне б, до нарезного добраться. А картечью, по зомби, только в упор или ворон пугать. Таскай, если хочешь, но, стрелять буду я. Да и сам посуди, я мог тебя и придушить, и связанным оставить. Одному выжить тяжко, кто-то должен за спиной быть. Уговор?
Всё ещё злясь, но понимая и принимая, его правоту, я кивнул. Но...
— Доверие, нужно ещё заработать папаша! После твоего, фееричного, выхода, я даже не знаю, стоит ли?
Дядька медленно отщёлкнул магазин, затем не поднимая ружьё с колен, передёрнул затвор, выкинувший цилиндр патрона из ствольной коробки. Двумя руками поднял «Сайгу» и протянул её мне. Отказываться, я не стал.
— Давай так сынок, я стрелять умею, а ты, чёртов везунчик, знающий город и окрестности. Держимся вместе, я тебя стрелять учу. Идёт? — протянул он руку, — Игнатий, можно «Дядька».
Я готовый к любой неожиданности, кивнул и пожал её, назвавшись, хотя он, моё имя, уже и так знал. Удивляясь, как, в таком невысоком, щуплом на вид мужичке, помещается хриплый, рокочущий бас. Более всего, напоминающий тембром Высоцкого, которого, так любил слушать отец.
***
Подмосковье, 12.04.2008г., 20:00
Сидим у костерка, разведённого в большой сковороде, что бы не подпалить рубероид, которым застелена крыша. Пьём крепко заваренный чай, из Лёхиных запасов, с какими-то травками, которые Игнатий достал из своего рюкзака. Беседуем. Мужик ружьё чистит, бережно, с любовью.
Судьба у дядьки интересная. Лет ему, едва за тридцать, а с виду не менее сорока дать можно. Лицо красное, обветренное, в веснушках, аж до шеи. Говорит, у Коми (финно-угорский народ в России), многие такие. Не в плане конечно, что выглядят плохо, просто, помотала его жизнь, а девки говорит, у них красавицы, волосы, у всех почти, золотистые или рыжие, глаз не оторвать.