Родом из Сыктывкара, с детства охотился с отцом, бывало «браконьерил». Отслужил на границе «срочную», потом остался по контракту, а вернувшись, домой, снова взялся за промысел. В основном «пушнина», но, капиталов не заработал, едва хватало на пропитание, поэтому и семью не завёл. Работал таксидермистом (делал чучела из шкур животных), запил, а затем, взялся за старое и попался. Отсидел трёшку, по два пять восемь (УК РФ Статья 258., Незаконная охота.) и начал, туристов-охотников по тайге и лесотундре водить, места показывать. Тут-то денежки и пошли, да только кому они теперь нужны.
В первопрестольную приехал, повидать дружка армейского и родню подмосковную навестить. Планировал до конца мая задержаться, чтобы двадцать восьмого (28.05 День пограничника), впервые за много лет, всей заставой собраться и «гульнуть» в Парке Горького. Не судьба. Едва утром, девятого, на Ярославский вокзал прибыл, началось «светопреставление».
В столице войска, паника, пробки. Братан армейский трубку не берёт, а у родни только городской знает и адрес домашний. Так до обеда и шатался словно неприкаянный. Хорошо хоть метро работало, добрался с грехом пополам до Новогиреево, а дальше никак. Таксисты такие суммы ломят, что даже ему не по карману, тем более, «налички» на руках нет почти. Пошёл пешком. Для таёжника, дело привычное. Ну и насмотрелся по дороге. Понял, что происходит, едва цел ушёл. Три дня в какой-то даче, у дороги, прятался, а когда мертвецы, погнались за кем-то, дал дёру. Сунулся, к родне, а там дверь, запертая и только трупы, «дострелянные», у подъезда валяются, да буковки, нарисованы. В одном дворе зет, в другом галочка, в третьем крестик или нолик. Думаю, метки ставят, что подчистили, стал быть! Так сюда и прошёл, пока не зажали, а тут окно открытое.
— Ну, дальше ты и сам знаешь. — Закончил Игнатий, собирая Сайгу и протягивая мне.
— Оставь, у тебя, от ружья, толку больше будет. — Ответил я и спросил, — Ну так что, завтра со мной пойдёшь?
— Пойду, Максим, не сидеть же здесь одному.
На том и порешили. Поболтали ещё немного, допили чай, а затем разошлись спать. Он к Михаилу, я к Лёхе.
Глава 10. День прошёл, число сменилось, ничего не изменилось.
Подмосковье 13.04., примерно 8:00
***
«Погода с утра на редкость хороша, на небе ни облачка, весеннее солнце ласково греет, а лёгкий ветерок лениво ерошит чёлку красавицы, что придерживая меня под локоток, идёт рядом. Неспешную прогулку слегка омрачает неловкость из-за того, что сердце моё вроде бы занято. Моя спутница тоже об этом знает, как ведает и то, что старая подруга давно меня бросила и у неё скоро свадьба. Это меня уже не злит, скорее печалит. Сам не пойму, как из бодрого пацана, превратился в меланхоличного страдальца, убивающего себя алкоголем, хотя давно уже сомневаюсь - люблю её или просто отказываюсь отпустить.
Мы идём по светлой стороне улицы и всё чаще, будто случайно, бедро красавицы касается моей ноги. Делаю вид, что не замечаю но, признаю это весьма волнующим. Она вздыхает, её голова ложится мне на плечо. Улыбаясь приобнимаю её и повернувшись, тону в бездонных зелёных омутах. Её руки, на моей шее. Молчим. Да и зачем слова? Слишком много накопилось между нами. Сегодняшний день, обещает быть особенным. Она улыбается, но глаза, влажны от подступающих слёз. Удивляюсь, может обидел ненароком? Внезапно у самого щиплет глаза и ком в горле, от такого простого, но неожиданного озарения: «Мы столько лет знакомы!».
Светлая грусть от осознания безвозвратно утраченного: «Почему раньше не замечал? Ведь на поверхности лежало. Все эти взгляды украдкой, улыбки, якобы случайные встречи...».
— Может быть ...ещё не поздно? — с надеждой спрашивает она, словно читая мысли.
Качаю головой: — Прости...
Девушка, поднявшись на цыпочки, робким поцелуем касается моих губ: — Молчи! — шепчет она. Затем испугавшись внезапного порыва, отстраняется, опустив глаза, её лицо заливается краской. Отвернувшись, она пытается уйти смущённая и раздосадованная тем, что я не ответил на поцелуй. Проклиная себя шагаю следом, хочу прижать к груди, успокоить и не отпускать никогда. Наконец-то понимая то, что сердце знало давно.
— Прости... — Шепчу ей и нежно целую. Она поднимает влажные глаза, в них надежда и тревога.
Что-то не так. Не правильно. Оборачиваюсь. Бывшая стоит напротив, в одежде своей матери, руки скрещены, глядит сухо, раздражённо. Губы гадко кривятся, с языка слетает что-то презрительно нецензурное. Впрочем, мне уже всё равно. Хочу сказать, чтобы валила лесом. Но, не успеваю даже рта открыть. Над головой с жужжанием разбилась о стену стайка шмелей. За ворот сыплется, выбитое из кладки крошево. Мгновение спустя, раздирая перепонки, где-то за спиной, отбойником стучит пулемёт.