Одинокая луна в Сарасина. Японские лирические дневники

Там был храм, называемый Такэсиба[10]. Вдалеке виднелись остатки каменных опор галереи и дома. Я спросила, что это за место, и услышала:

В старину здесь был холм Такэсиба. Человека из этих краёв отправили ко двору служить стражем-факельщиком. Вот подметает он в саду перед императорским дворцом и сам себе бормочет:

– И за что мне такая злая доля? В моём-то краю видал я и по три, и по семь кувшинов с брагой. Сверху, бывало, плавали черпаки: ветер с юга подует – они на север укажут, ветер с севера подует – на юг укажут, с запада подует – они на восток повернутся, с востока подует – они на запад повернутся. Ничего этого я здесь не вижу!

В это время государева дочь, которую очень берегли и лелеяли, стояла совсем одна за бамбуковой шторой и, прислонившись к столбу, на всё это глядела. То, что говорил сам себе этот мужчина, казалось очень интересным: что за «черпаки», как это «укажут»? Ей неудержимо захотелось это знать, она подняла бамбуковую штору и окликнула:

– Человек, подойдите сюда!

Он послушался и подошёл к самым перилам.

– То, что Вы сейчас говорили, повторите ещё раз для меня, чтобы я могла всё услышать, – так она ему велела, и он ещё раз повторил свой рассказ о кувшинах с брагой.

– Возьмите меня с собой и покажите мне всё это. Я говорю не шутя!

Мужчина подумал, что дело это неслыханное, да и опасное, но, видно, так уж суждено! Посадил её к себе на спину и отправился. Подумал он и о том, что за ним, конечно, будет погоня: той же ночью перенёс принцессу через мост Сэта, усадил её на другой стороне, а сам разобрал мост и одним прыжком перепрыгнул. После снова усадил принцессу себе на спину и через семь дней и семь ночей добрался до страны Мусаси.

Император и императрица встревожились о том, что принцесса пропала, стали спрашивать людей, и в ответ услышали:

– Служилый человек из провинции Мусаси нёс на спине что-то очень ароматное, он бежал – словно летел.

Стали этого человека требовать – а его и нет.

Решили, что не иначе, как он вернулся в родные края, и из дворца послали следом людей. Однако мост Сэта оказался сломан, по нему перебраться было нельзя. Только через три месяца посланные добрались до страны Мусаси. Когда стали они спрашивать того мужчину, их призвала к себе сама принцесса:

– Видно, всё это было предначертано. Мне захотелось в родные места этого служилого человека, и я сказала ему, чтобы он немедленно туда отправился и меня взял с собой. И вот, мы здесь. Живётся мне очень хорошо. Если станут винить мужчину и накажут его, что будет со мной? Не иначе, как в прежнем рождении мне было суждено явить свой след в этой стране. Ступайте же скорее назад и расскажите всё как есть.

Возразить было нельзя, и они вернулись в столицу и доложили императору, что, мол, так и так.

Что тут было поделать? Даже если наказать этого мужчину, принцессу уже не вернёшь назад в столицу. Дать мужчине из Такэсиба край Мусаси в пожизненное владение, чтобы он исправлял все государственные дела – тоже не годится. Тогда пожаловать этот край самой принцессе! – такой указ издал император.

Построили для молодых дом – такой, как строят для императорских особ, а когда принцесса умерла, то в её доме стал храм, нарекли его храм Такэсиба.

Дети той принцессы получили родовое имя Мусаси. А ещё говорят, что с той поры факелы во дворце стала жечь только женская прислуга.

* * *

Мы только и делали, что прокладывали себе дорогу среди тростника и мисканта, то по холмам, то по равнинам. Подошли к реке Асуда, разделяющей провинции Мусаси и Сагами[11]. Это здесь, на переправе, пятый «тюдзё» Аривара сложил: «Спросил бы я у птиц столицы…»[12]. Только в семейном сборнике стихов Нарихира река названа Сумида. Переплывёшь её на лодке – а там уже страна Сагами.

В местности Ниситоми[13] горы словно тщательно изукрашенные ширмы. А в противоположной стороне – море. И побережье, и набегающие волны очень красивы.

Дня два или три мы шли по белейшему прибрежному песку в местности, которая называется Морокоси-га хара, «китайская равнина»[14].

– Летом здесь словно парча настелена, местами узор ярок, местами поскромней – это цветут японские гвоздики. Сейчас уже конец осени, и их не видно, – так нам рассказали. Однако кое-где всё же остались россыпи этих цветиков – печальная краса! Наши люди дивились: «Уж не в шутку ли – равнина китайская, а гвоздики цветут японские…»

10

Там был храм, называемый Такэсиба. – Считается, что храм Такэсиба стоял там, где теперь находится храм Сайкайдзи (квартал Митадайтё района Минато-ку города Токио).

11

Подошли к реке Асуда, разделяющей провинции Мусаси и Сагами. – Очевидно, что автор имеет в виду реку Сумида, однако ошибается в её местонахождении, эта река протекает в центре прежней провинции Мусаси (ныне город Токио).

12

Это здесь, на переправе, пятый тюдзё Аривара сложил: «Спросил бы я у птиц столицы…» – Аллюзия на повесть в стихах «Исэ моногатари» (IX в.). Героем «Исэ моногатари» является Аривара Нарихира, который был пятым сыном в семье Аривара и носил чин «тюдзё», поэтому в тексте он назван «пятым «тюдзё» Аривара». В отрывке 9 «Исэ моногатари» рассказывается, как, странствуя по восточным провинциям, Аривара Нарихира переправлялся через реку Сумида и увидел птиц, каких не встречал раньше. Узнав от лодочников, что птицы называются «миякодори» (птицы столицы), он сложил:

Раз так зовётесь, Спрошу у вас, Птицы столицы: Та, о ком я думаю, Жива-здорова или нет?

13

Ниситоми – топоним отождествляют либо с местностью Ниситои в горах Хаконэ, либо с кварталом Ниситоми города Фудзисава в префектуре Канагава.

14

…Морокоси-га хора, «китайская равнина». –  Топоним идентифицируют с морским побережьем старой провинции Сагами вблизи нынешнего города Оисо префектуры Канагава. Возможно, что названием местность обязана была поселениям пришельцев из Китая и Кореи.