О том, чтобы добраться до края Исэ, и думать было нечего. Да и во дворце – как смогу я ей помолиться? И я, в беспечности своей, подумала, что достаточно будет возносить молитвы небесному светилу.
Одна наша родственница постриглась в монахини и ушла в обитель Сюгакуин[74]. Зимой я написала ей:
Ответ был:
Отец мой, служивший в Адзума, преодолел все невзгоды и наконец-то вернулся в столицу. Уйдя на покой, он поселился в Восточных горах, и мы все к нему приехали – это была очень радостная встреча, и всю лунную ночь мы беседовали.
Когда я произнесла эти стихи, отец расплакался и ответил:
Если вспомнить, как я горевала, когда отец дал мне понять, что мы расстаёмся с ним навек, то теперешняя моя радость, что я дождалась, и он вернулся невредим, была безгранична. Но отец сказал: «Я не раз замечал за другими – человек уж стар, одряхлел, а всё продолжает служить, и это выглядит очень неприятно. Мне следует отныне затвориться у себя дома и уйти от мирских дел». От этих слов, оттого, что отец решил, что для него ничего уже не осталось в этой жизни, я не могла не испугаться и чувствовала себя подавленно.
Там, где мы теперь жили, с востока были широкие равнины, окаймлённые горами: из-за вершины горы Хиэй выглядывала гора Инари и другие горы, – видно было очень далеко. С юга до наших ушей доносился грозный шум ветров в сосновом лесу на холмах Нараби[76], а возле самого дома, у подножия холма, слышались звуки трещоток, говорят, что они отпугивают птиц с поля, – я чувствовала себя словно в деревне, – и это было презабавно.
Ясными лунными ночами окрестности были очень красивы, и я любовалась ими до самого утра. Одна моя знакомая была теперь далеко, и от неё давно не доходили вести – как же была я удивлена, когда ко мне заглянул человек и передал от неё приветное слово, мол, здорова ли я, и тому подобное. Я велела сказать ей следующее:
В десятую луну мы перебрались в столицу.
Матушка стала монахиней, и хотя она оставалась в одном с нами доме, но жила отдельно от семьи. Отец сделал хозяйкой меня, а сам словно отступил в тень и оборвал все связи с миром. Глядя на него, я чувствовала, что он едва ли может быть опорой, и это меня пугало. Как-то от близких нам людей, которые знали моё положение, пришла записка с приглашением ко двору: «Чем так вот бесцельно скучать и грустить, не лучше ли…»
Мой старомодный батюшка полагал, что служить при дворе тяжело, и не отпускал меня, но нашлись люди, которые сказали ему:
«Теперь в свете только так и можно продвинуться, все так делают нынче. К тому же, сам собой может подвернуться случай… Испытайте же судьбу!» И вот, скрепя сердце, отец позволил мне ехать во дворец.
Сначала я явилась всего на один вечер. Поверх восьми слоёв нижних одежд оттенка «хризантема» я была облачена в тёмно-пурпурный шёлковый верхний наряд. Всегда погружённая в чтение повестей, я не имела ни связей, ни знакомств в свете, и, живя под крылышком своих родителей, людей старого склада, я только и умела, что любоваться луной и цветами. Теперь, попав в общество, я сама себя не помнила, не зная, сон это или явь… На рассвете я вернулась домой.
74
Обитель Сюгакуин – буддийский храм, который находился на западных склонах горы Хиэй недалеко от столицы. В настоящее время храм не существует, сохранилось лишь название, которое в XVII в. перешло к императорской загородной резиденции Сюгакуин.
75