Душою неискушённая провинциалка, я раньше думала, что, по сравнению с размеренной жизнью в родительском доме, я много интересного смогу увидеть и услышать, будут у меня и свои радости… Временами я и теперь на это надеялась, но привыкала к новому месту с трудом, и уже видно было, что меня ждали лишь разочарования. Хотя я это понимала, как мне было поступить?
В двенадцатую луну я снова поехала ко двору. На этот раз у меня была своя комната, и я прислуживала во дворце не один день. Иногда приходилось и ночь проводить в высочайших покоях, лёжа бок о бок с совсем незнакомыми дамами. Я не могла далее задремать от смущения и робости, и проливала слёзы, а на рассвете, ещё в темноте, возвращалась в свою комнату и весь день представляла, как тоскуют без меня мои старые и немощные родители, для которых я единственная опора. Все мысли мои были – любовь и тревога о них. Да и племянницы мои, рано лишившиеся матери – почти с самого своего рождения они были со мной, даже спать я их укладывала возле себя, одну справа, а другую слева, – их я тоже вспоминала и жалела. Так я и жила, словно душа блуждала где-то далеко-далеко… Во дворце же мне всё время казалось, что на меня смотрят, даже потихоньку подглядывают, и я смущалась и чувствовала себя крайне стеснённо.
Но вот прошло десять дней, и я вернулась домой. Отец и мать ждали меня, приготовив жаровню с угольями[77]. Лишь только увидев меня, спускающуюся из экипажа, отец расплакался: «Когда ты была дома, к нам кто-то иногда заглядывал, иногда посыльные приходили, а в эти дни – хоть бы голос чей-то раздался, хоть бы тень человеческая промелькнула! Никого, одиночество и тоска. Как мне, старику, жить?» – на него было больно смотреть. На следующее утро он говорил: «Вот ты нынче здесь, и к нам всё время кто-то приходит, стало гораздо живее!» – а сам всё время сидел напротив меня. Мне было так жаль родителей! У меня самой глаза были полны слёз, и я думала – неужели же я так нужна им?
Говорят, что даже мудрецу очень редко выпадает увидеть сон о своих прежних рождениях, а мне, плутающей в этом мире без опоры и цели, такой сон приснился. Я была в молитвенном зале храма Киёмидзу, и ко мне подошёл человек, по виду монах высокого звания:
– В прежней жизни ты была монахом в этом храме. В воздаяние за то, что тобою было вырезано множество деревянных статуй Будды, ты возродилась теперь в благородном семействе. Будда высотой в один дзё и шесть сяку, который стоит у восточной стены этого зала, тоже вырезан тобою. Смерть пришла к тебе как раз, когда ты покрывала статую золотой фольгой.
– Но ведь этого нельзя так оставить! Я теперь же должна закончить работу и позолотить статую! – сказала я.
– Когда ты умерла, другой человек покрыл её позолотой и освятил.
После того, как я увидела этот сон, мне следовало бы всей душой отдаться паломничеству и совершать подношения в храме Киёмидзу, ведь в прошлом рождении я уже познала силу молитвы, вознесённой в этом храме, и может быть, благодать была бы вновь мне ниспослана… Теперь уже бесполезно об этом говорить, так как ни паломничества, ни подношений не последовало, я оставила и этот сон без внимания.
В двадцать пятый день двенадцатой луны я была приглашена во дворец на праздник возглашения имён будд[78], и отправилась, полагая, что это только на один вечер. Присутствовало около сорока дам, все в белых нижних одеждах «кину» и в тёмно-пурпурных верхних нарядах. Я пряталась за спину той знакомой дамы, которая пригласила меня на дворцовую службу, и старалась затеряться среди всех остальных, а на рассвете вернулась домой. Был очень сильный снегопад, хлопья летели со всех сторон, и на рукаве моего шёлкового пурпурного наряда виднелось смутное отражение утренней луны – казалось, что лик её влажен от слёз.
Если бы я так и продолжала бывать при дворе, то привыкла бы в конце концов к дворцовой службе, ведь хотя я и сторонилась общества, но не до такой степени, чтобы прослыть неуживчивой, и со временем ко мне бы стали относиться так же, как и к остальным. Однако вскоре родители, уж не знаю, что было у них на сердце, заперли меня дома. Это моё новое положение[79] отнюдь не прибавило нам ни блеска, ни могущества, как можно было бы ожидать, и хоть я в своих наивных мечтаниях была непритязательна, реальность оказалась уж слишком на них не похожа. Мне оставалось только в одиночестве повторять про себя:
77
78
Праздник возглашения имён будд – трёхдневные молебны в конце года, которые проводились во всех дворцах членов императорской семьи для искупления совершенных в течение года грехов.
79