Бросаю взгляд на часы — осталось минут десять — пятнадцать. Арам уже выложил перед собой на чертеж сигареты и спички. Он единственный в нашей комнате мужчина и заядлый курильщик, а мы его «гарем» (утешение неудачника). Мери тоже курит, но она любит делать это только в обществе — в кафе или во время собраний. Дамам можно, не так ли, — говорит она кокетливо и демонстративно закуривает. Всегда у нее хорошие сигареты, как-то дала мне попробовать, назывались, по-моему, «Салем», ароматные сигареты, специально для женщин. Сейчас Мери сидит как на иголках, каждую секунду бросает взгляд на двери, ждет, видно, кого-то. Арамуи из нижнего ящика стола извлекла на свет божий потрепанную, видавшую виды хозяйственную сумку. Во время перерыва она побежит на базар, тут неподалеку от нашей мастерской. «Вечером опять гости, — шепчет она мне на ухо, — не знаю, смогу ли достать свежие виноградные листья?» Хорошая девушка Арамуи! Асмик и Седа у нас новенькие, работают всего два-три месяца, сидят целый день за чертежами, но пока и сами не знают, что делают. Сейчас они достали зеркальца, губные помады, карандаши для век и быстро-быстро приводят в порядок свои хорошенькие мордочки. У Седы помада ярко-красного цвета, для чего ей вообще нужна помада, непонятно! Стол Арама на другом конце комнаты, но я уже давно заметила, что он непрерывно наблюдает за мной, словно рентгеном просвечивает. За удивительную способность распознавать людские настроения мы прозвали его Рентген-Арамом. За мной он следит уже дня четыре, вот и сегодня, знаю, спросит: «Что с тобой происходит, ты сама на себя не похожа?!» «Пойдешь со мной? — спрашивает Арамуи, — случается, мы вместе ходим на базар. — Тысячу раз говорила мужу, хочешь пригласить гостей, предупреди меня заранее». Нет, я не пойду, хотя и знаю, что дома — шаром покати. «Мне в библиотеку нужно заскочить», — говорю я. Арамуи смеется: «Представляешь, как было бы здорово и гостей своих потчевать книгами: почитали, поговорили, ушли». «Лучше всего дать им поваренную книгу, — пытаюсь острить, — выберут свои любимые блюда, глядишь, и сыты будут».
Вот и долгожданный звонок.
Все устремляются к дверям.
Арам долгим, испытующим взглядом рассматривает меня.
— Ты стала походить на дешевую восковую куклу. У вас в доме что, зеркала нет?
— Есть, — отвечаю, — целых четыре, смотреть просто не на что.
Бегу в туалет, что на четвертом этаже. Здесь уже собрались наши, примеряют какие-то тряпки. На ногах у Мери потрясающие красные туфли (хороши у чертовки ножки). Красуясь, она прохаживается перед зеркалом и, звонко смеясь (красивые у чертовки зубы), объявляет: «Чтобы носить такие туфли, женщина должна иметь богатого любовника».
Я подхожу к зеркалу: лицо мое и впрямь отсвечивается восковой бледностью, волосы взлохмачены, от помады не осталось и следа — дешевая восковая кукла. Со стороны может показаться, что недавно я с кем-то безудержно целовалась. Как в кино — сказал бы Ашотик. И пудры у меня тоже нет.
— Можно я возьму пудру, Асмик?
— Ого, — это уже Мери, — бывшая девица Анушик собралась на свидание. Шеф вызвал?
— Вызвал! — Молниеносно пудрюсь, выскакиваю в коридор и хлопаю дверями. Потрясающие туфли! Их приносит сюда одна женщина, знакомая Мери. Стоят они в магазине пятьдесят — шестьдесят рублей, у нас она их продает за сто — одна моя месячная зарплата. Почти. В коридоре, прислонившись к стене, стоит Арам и с жадностью втягивает темно-сизый дым.
— Курить хочешь? — протягивает он мне сигарету. — Тебя, кажется, шеф вызывал. Мадонна бегает, ищет.
Мадонна — это наша секретарша, некрасивая такая девчонка. Это последнее обстоятельство немаловажное. Секретарша должна быть некрасивой — принцип шефа, — во всех отношениях удобно: у жены не будет повода для сомнений, друзья не позавидуют, да и самому спокойнее работать. Да, для мужчины большое испытание знать, что за стеной всегда сидит хорошенькая женщина, обязанная войти по его зову.
Мадонна… Имя это мы дали ей в шутку, если до нее дойдет, может обидеться. По-настоящему звать ее Лусик, и за шефом она ухаживает лучше родной дочери.
— Ничего, — решаю, — подождет. — У меня и так всего-навсего один перерыв. Слушай, Арам, ты неправильно выбрал профессию, тебе бы психологом или психоаналитиком быть. И все-таки очень тебя прошу, оставь меня в покое, выбери себе другой объект для опытов.
— Кури, — снова предлагает он мне, — кажется, ты немного пришла в себя.
— Это все внешне, — говорю я и, медленно волоча ноги, иду прочь.
В библитеку сегодня уже не попаду. Ашотику обещала купить танк, давно обещала, времени в магазин зайти нет. А вчера он утащил танк из детского сада, так что сегодня купить просто необходимо. Его распрекрасный папочка, знаю, никогда игрушку не купит, на такой подвиг он просто не способен.
Арам — хороший архитектор, с шефом они однокурсники, но друг друга не любят. Арам с ним демонстративно разговаривает на «вы». Зачем он так много курит, зачем мужчины вообще курят? Ну вот, расфилософствовалась, тоже мне Фрейд новоявленный. Топай-ка лучше после работы в магазин за танком.
Дробно стуча каблучками, приближается Мадонна.
— Ануш, вас шеф вызывает. Вам не передавали?
— Передавали, Лусик.
— Сегодня он даже не отдыхал, — пожаловалась она, — завтрак, что я отнесла утром, так и не тронул.
— А сама ты ела?
Лусик что-то пробормотала, а потом стала показывать мне серебряное колечко.
— Красивое, правда? Вчера был мой день рождения.
— Красивое, — ответила я и посмотрела на нее с жалостью. Наверное, кто-нибудь из наших ребят подарил, теперь она несколько дней будет ходить счастливая. А потом разозлилась: «На себя оглянись, кто бы тебя пожалел!»
Шеф наш порядочный бабник. Бабник — наше слово, ему больше нравится «женолюб». На вечеринках, под влиянием выпитого вина и окружающих его женщин, он обожает повторять: «Настоящий мужчина должен любить женщин. Женщина — самое совершенное творенье божье. Я бы и сам с большим удовольствием проектировал женщин, а не здания». «Вы бы создавали типовые проекты, — как-то не упустил случая съязвить Арам, — а каждая женщина неповторима». Шеф не остался в долгу: «Твои женщины существуют только в твоем воображении, а для меня они реальны, даже если созданы, как ты говоришь, по типовому проекту…» Почему я так не люблю этого человека — сама не понимаю!
Три-четыре года назад, принимая меня на работу, он сулил золотые горы, обещал помочь перевестись на заочный (я тогда ушла с третьего курса института, Ашотик только-только родился). Ничего не выполнил. Институт я, правда, кое-как закончила, но и по сей день сижу на своем старом-престаром стуле. Ни в одном более-менее приличном проекте не участвовала, пробавлялась мелкими поделками. Устала. И впереди — никакого просвета, словно иду по длинному темному коридору без конца.
…В кабинете шефа, на столе, был разложен какой-то чертеж. Сам он, склонившийся к чертежу, показался мне взбешенным, в левой руке дымилась сигарета.
— Ну что, Сафарян, явилась наконец? — сказал он, даже не поднимая головы. — Пока ты соизволишь закончить проект детского сада, дети этого района успеют пережениться. На что ты надеешься?
Он не то чтобы со мной говорил, нет, просто бормотал себе под нос. Обычно люди, разговаривая, смотрят пусть и не в глаза тебе, но хотя бы в твою сторону, предлагают сесть. А этот все ворчит. Причина здесь скорее всего не во мне, но он раздражен, а я удобный объект для разрядки. Сесть мне не предлагают. Вначале я теряюсь, но потом сама подвигаю к себе стул и усаживаюсь прямо против него в довольно вызывающей позе. Я люблю, когда женщины так сидят.
— Ты к тому же еще и онемела, Сафарян, — отрывается он наконец от своих бумаг и смотрит опять-таки не на меня, просто в мою сторону. И на том спасибо.