— Насчет гостей все хорошо, — не без ехидства отозвалась я. — Костя, например, тебя уже который час дожидается. Кстати, купите по дороге пива, если не трудно.
— Костя? Что-нибудь случилось?
— Много чего, — уклончиво ответила я. — Приедешь, сопоставите впечатления. Может сложиться занятная картинка.
— Хорошо, уже едем. Ты там не очень с Костей-то кокетничай, он мужчина опасный.
— Значит, условия, приближенные к экстремальным. Для тренировки — самое оно. Ты только про пиво не забудь, ревнивый мой.
— Дома поговорим, — грозно отозвался Андрей. — И веди себя прилично, понятно?
— Ты за кого волнуешься: за меня или за Костю? — невинным тоном осведомилась я. — Все будет хорошо, я маленьких не трогаю.
— Мы едем, — кратко ответил Андрей и отключился.
Костя не без интереса слушал мой разговор, а на последнюю фразу отреагировал тем, что скептически хмыкнул и покачал головой. Выяснять его мнение на этот счет я не собиралась, меня гораздо больше интересовал новоиспеченный муж Юлии.
— Так что там с новобрачным? — напомнила я Косте.
— Мне его описали. Похоже, тот самый воздыхатель Императрицы, которого кличут Музыкантом. Молодой смазливый блондин с приятными манерами. Совсем непонятно. Юлия-то постарше его будет годков на десять.
— А если это любовь? — предположила я.
— Не смеши, подруга, — отмахнулся Костя. — Если я правильно понимаю этот персонаж, он не из тех, кто способен жениться даром. Даже по большой и страстной любви.
— Но все-таки он это сделал, — напомнила я. — И какие-то деньги у Юлии, кажется, были. Ее покойный муж занимался бизнесом, был как-то связан с мужем Императрицы… тоже, кстати, покойным. Ну, ничего себе компания: покойник на покойнике и покойником погоняет!
— В том-то и дело, — задумчиво сказал Костя. — Очень много трупов и на первый взгляд — никакого криминала. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, тебе не кажется?
— Когда кажется, надо креститься, — не лишком остроумно отпарировала я. — Сейчас приедут мальчики с чемоданом этой самой Юлии, обсудишь все с ними. Трупов действительно многовато. Но в тех книгах, которые я перевожу, их ещё больше. То есть буквально по трупу на один авторский лист. Иногда даже по два.
— Я, кстати, хотел тебя спросить, — вдруг оживился Костя, — а правда, то ты сама детективы пишешь?
— Правда, — со скромной гордостью отозвалась я. — И не только пишу, но даже печатаюсь. Причем как бы за деньги.
— Почему — как бы?
— Потому, что деньгами это можно назвать с большой натяжкой. То есть никто не спорит: то долларов — они сто долларов и есть. Но за полноценную книжку маловато получается.
— Это что, всем так платят? — изумился Костя. — Во всех издательствах.
— Похоже на то, — пожала я плечами. — Два издательства я попробовала именно с таким результатом. Сейчас посмотрим, что будет в третьем. Но лично мне известен только один автор, которому действительно платят по две-три тысячи долларов за книгу. Есть у нас такой Похлебкин, пишет о вкусной и здоровой пище. О не совсем здоровой — тоже. Но с этим шутки плохи, он всех издателей в кулаке только так держит.
— Держал, — коротко ответил Костя.
— То есть как — держал?
— Убили. Зарезали в собственной квартире несколько дней тому назад. Двери открыл сам, то есть знал — кому открывает. Кстати, тревогу подняли как раз издатели: он должен был приехать за гонораром и не приехал. Они и забеспокоились…
— Удивительное — рядом, — покачала я головой. — Обычно авторы за ними бегают, умоляют заплатить, а тут вдруг такая чуткость. Ты не думаешь, что они сами и…
— Думаю. И не только я. Но доказать ничего невозможно. Так что радуйся: тебя убивать не придут. Не за что.
— У нас, между прочим, и за сто долларов вполне могут грохнуть, — вздохнула я. — Могут и вообще просто так. Все-таки лучше быть богатым и здоровым…
— Богатые тоже плачут, — философски заметил Костя. — Я на них насмотрелся, точно знаю.
Н-да, и так плохо, и так — нехорошо. Не знаю, насколько лучше нам сейчас стало жить, но веселее — это уж точно. Загадочная русская душа помноженная на столь же неисповедимое русское «авось» и невероятно распространенный пофигизм, дает такие результаты, что лучше об этом просто не думать. Только тогда сохраняется призрачный шанс уберечь психику от непоправимой травмы. Хотя — как бы тоже не гарантия.