Трудился Санечка на телевидении, но кем и в какой программе — оставалось загадкой, по-моему, даже для Елены. Во всяком случае, она никогда не могла дать внятного ответа на этот — прямо скажем, не самый сложный — вопрос. А сам он время от времени туманно намекал на параллельную занятость в какой-то очень серьезной организации. Лично меня эти намеки только смешили: не будет серьезный человек баловаться таким примитивным очковтирательством. Ну да в каждой избушке — свои игрушки.
Все это я конспективно изложила Андрею и Павлу, которые переглянулись, сделав, по-видимому, какие-то свои выводы.
— Крыша, — изрек Павел. — Интересно, где он работает на самом деле?
— У нас? — предположил Андрей. — Так фиг ведь узнаешь…
— Мы-то с тобой точно фиг узнаем, раз стали дезертирами. Тем более, что он может вообще нигде не работать. Например, владеть палаткой на рынке. Через подставное лицо.
— Или быть посредником по поставке киллеров желающим, — хмыкнул Андрей.
— Или содержать подпольный бордель…
Друзей явно понесло. Я же только хлопала глазами, переводя взгляд с одного на другого. И ведь нет никакой уверенности, что они шутят!
— Ну и ладно, — подвел черту Андрей. — Мы свое дело сделали, родных проинформировали. Сегодня возвращаться туда бессмысленно, а завтра видно будет. Теперь можно и отдыхать. Но все-таки интересно, что могло случиться со старушкой?
— Остынь, — посоветовал Павел. — Через пару дней пойдем работать, будешь такие загадки разгадывать непрерывно. Побереги силы.
Из их разговора я половины не поняла, поэтому, естественно, полезла с вопросами, но мне вежливо посоветовали заняться ужином.
— Намек поняла, — отозвалась я. — Через полчаса все будет готово. Да и Мила, наверное, там, на кухне, уже одна соскучилась. Пойду, включусь в процесс.
И отправилась на кухню, где Мила, по моим представлениям, должна была закончить изготовление салата. Но меня ожидал сюрприз: нетронутые овощи лежали на кухонном столе, а Мила сидела над ними в позе скорбящей мадонны и крайне неумело пыталась курить где-то добытую сигарету.
— Прекрати, — материнским тоном сказала я, отбирая у неё табачную палочку. — Курящая женщина, да будет тебе известно, все равно, что падшая. Мужчины не любят, когда от дамы несет табаком, как от унтер-офицера.
— Но ты же куришь, — рассеянно отозвалась Мила.
Скрупулезно подмечено. Курю. Но другим, тем не менее, не советую, потому что привыкнуть к этой гадости — легче легкого, а вот избавиться от вредной привычки — мягко говоря, затруднительно.
— А ты не бери с меня дурных примеров, — посоветовала я. — Бери хорошие. И вообще с чего ты вдруг схватилась за сигарету?
— Да так… — неопределенно протянула Мила. — Я, кажется, закончила книгу.
— Так это же здорово! — восхитилась я. — Я бы колесом от радости ходила. Десять лет труда, это ведь не жук начихал на скатерть.
Мила смяла в пепельнице почти целую сигарету и снова вздохнула:
— А я думаю, что многое можно было бы написать по-другому. Может быть, добавить поэзии. Ведь об екатерининском веке столько всего было написано. А у меня — документы и диалоги. Наверное, нормальным людям это будет скучно…
Я воззрилась на неё с неподдельным изумлением. Интересно, что она имеет в виду, когда говорит о «нормальных людях»? Если то же, что и я, например, то поэзия тут ни с какого бока не проходит.
— Не уверена, — сказала я. — Нормальные люди как раз поэзию не жалуют. Возьми Андрея. Или Павла.
Ответом мне послужил глубокий вздох и затянувшаяся пауза. После чего Мила так же невесело произнесла:
— И вообще я не думаю, что взялась за свое дело. Женщина-писательница…
Я подскочила, как ужаленная. Мила случайно наступила мне на больную мозоль. Скептическое отношение мужчин к женскому творчеству вообще и интеллекту в частности я ещё как-то могу стерпеть. Привыкла. Но когда такую же ахинею несет женщина, причем женщина безусловно талантливая… Воля ваша, тут никакого терпежу не хватит.
— Ты ещё Ахматову вспомни, — ехидно посоветовала я. — Та тоже любила такие пассажи. Насчет женщин.
— То есть? — заинтересовалась Мила.
— А то и есть. Вспомни, у неё было замечательное четверостишие: «Могла ли Биче, словно Дант, творить, или Лаура жар любви восславить? Я научила женщин говорить, но, боже, как их замолчать заставить?»