Потоптавшись у постамента, я зашел в столовую, серую и темную, съел невкусный борщ с котлетами, затем поплелся снова в здание аэропорта. Послонялся, изучая расписание, стенгазеты и различные плакаты. Внезапно ожили скрытые где-то динамики, откашлялись и объявили, что желающие улететь в Белый Яр могут приобрести билеты в кассе. Желающих было много, я не рискнул сунуться в эту толпу с больной ногой. Решил переждать. Однако, когда после третьего внерейсового вертолета толпа у кассы не уменьшилась, я психанул и направился к начальнику аэропорта, положил перед ним удостоверение участника войны, указал на раненую ногу и сказал, что, если он не поможет, мне придется у него в порту прописаться, так как в порядке беспорядочной очереди мне билета ни за что не купить. Он заверил меня, что билет мне выдадут вне очереди и в любой момент.
И правда кассир сама попросила людей уступить мне дорогу и, выписывая билет, ласково попеняла, почему я не поговорил с ней, она же понимает, посадила бы давно. Я сослался на свою неграмотность и положил билет в паспорт. Снова объявили посадку, я подхватил «дипломат» и побрел, опираясь на свой батожок, к выходу на летное поле. Сопровождающая, проверив билет, подвела меня к автобусу «ПАЗ» и, вяло пререкнувшись с водителем, велела мне садиться, он довезет до вертолета.
— А то пешком очень уж далеко будет, — пояснила она.
На «восьмерках» я летал. Но не гражданских. Даже как бы с недоверием влез, уселся на боковое сиденье. Однако привычные предстартовые манипуляции экипажа меня успокоили, и я стал смотреть в иллюминатор. Первое впечатление от полета было странным: внизу одни сосны и болота, как они здесь ориентируются? Вскоре показалась река с плывущей по ней баржей. Потом река отвернула в сторону, а впереди замаячили бетонные пятиэтажки. Через несколько минут мы сели.
— Это Белый Яр? — спросил я у соседа.
— Да, да! — закивал тот, морщась от гула двигателей.
Я подхватил «дипломат» и неразлучный батожок и неловко выполз из вертолета. Механик закрыл за мной люк, и вертолет, резко увеличив обороты, взмыл вверх. Я огляделся. Песчаная взлетная полоса была окружена редкими чахлыми соснами, сквозь которые на противоположной стороне угадывались какие-то строения. Собственно, песок был везде, где не росли деревья. Вертолетная площадка, выложенная бетонными плитами, казалась здесь чужой. Невдалеке стояло крохотное здание аэропорта, весь второй этаж которого занимала застекленная диспетчерская. Я двинулся к нему, соображая, что выход где-то там. Тем более все туда и шли. Дохромав, принялся осматриваться, где что находится, затем снова вышел на улицу. Несмотря на то что была уже середина мая, ветерок чувствовался зябкий, большинство пассажиров были в плащах или нейлоновых куртках.
— И где же поселок? — спросил я одного.
— Вот по этой дороге, — указал он. — Вам в сам поселок или в городок СМУ-25?
Я пожал плечами:
— В центр.
— Это три километра, подождите, сейчас какая-нибудь машина подвернется.
Подвернулся бортовой «Урал», на который я даже и не попытался влезть. Решил добираться пешком. Брел потихоньку по дороге из уложенных прямо на песок бетонных плит, с интересом поглядывая по сторонам. Мне было интересно, никогда раньше я не бывал в местах таежных, а здесь этой тайги сколько хочешь. По сути, пятачок, отвоеванный у природы и слегка цивилизованный типовыми пятиэтажками. И повсюду меня сопровождал переменчивый от порывов ветерка не то звон, не то шум непонятного мне происхождения. Весна здесь еще только началась: взгляд постоянно натыкался на снежные «пятаки», затаившиеся в укромных от солнца местах. У попавшегося мне навстречу прохожего я попросил объяснить причину шума, начавшего уже надоедать. Ответ его был лаконичен:
— Компрессорные. Газ перекачивают.
Все сразу встало на свои места: выходит, придется привыкать, ради меня компрессоры не заглушат. Я пошел дальше. Впереди снова появились пятиэтажки. Слева, по мере приближения, блестящие здания компрессорных станций становились все выше, а гул все пронзительнее. Наконец, когда я миновал Т-образный перекресток, начались первые строения: панельно-щитовой барак с отдельно вкопанным щитом, извещавшим, что в бараке размещается ПМК треста «Сибкомплектмонтаж», далее шел длинный деревянный забор с арочными воротами, распахнутыми настежь. Над воротами красовалась надпись из четырех букв: «УПТК», а метров через двадцать гостеприимно согревала взгляд вывеска на дощатом бараке: «Вино». Я решил зайти. Сашка Черкасов как-то обмолвился, что отец у него мужик мощный, бутылку водки выпьет, и ни в одном глазу. Выходит, я с его отцом в разных весовых категориях: мне, чтобы отрубиться, и стакана много.
Видимо, я уже начал привыкать к обилию дерева и поэтому вполне равнодушно принял внутреннее убранство магазина. Там было пусто, если не считать старика, которого продавщица отчитывала, не жалея голосовых связок. Впрочем, она тут же смолкла, едва я приоткрыл дверь. Я вошел, напрягая на ходу извилины, сколько мне взять бутылок и чего. Выбора, однако, не было: водка «Русская» тобольского завода и знаменитые консервы «Завтрак туриста». Я купил три бутылки и баночку консервов, ибо березовский завтрак уже, кажется, усвоился. В «дипломат» поместилось две бутылки, третью я сунул в карман куртки, консервы — тоже. Все время, пока укладывался, я чувствовал на себе внимательный взгляд старика, но делал вид, что меня это не касается.
В это время входная дверь распахнулась и магазин в мгновение ока наполнился людьми. Кажется, это была целая бригада: одетые в ватники, нагруженные объемистыми рюкзаками с притороченными к ним валенками бородатые мужики, входя, сразу бросались к прилавку, выражая восторг, что попали в пустой магазин. Гомоня и беззлобно матерясь, они быстро образовали какое-то подобие очереди. Следом дверь запустила еще толпу таких же мужиков, которые бурно выражали не то возмущение, не то зависть к попавшим в магазин раньше. Я в это время сторонкой, возле стенки, пробирался к выходу. Но тут в дверь протиснулся здоровенный мужик в ватнике, с огромным рюкзаком, снимая который, он задел им меня как раз по раненому колену… Такой пронзительной боли я не испытывал с самого ранения. По-моему, у меня даже слезы из глаз брызнули. Охнув, я припустил к выходу, выскочил на улицу, озираясь и ища глазами, на что бы присесть, успокоить ногу, но присесть было абсолютно не на что, лишь в открытые ворота УПТК просматривалась куча бревен. Боль погнала меня к ним.
Добравшись, я обессилено рухнул на ближайшее бревно и, охватив ладонями колено, стал баюкать ногу, постанывая и мысленно причитая.
— Что у тебя с ногой? — услышал я вдруг хриплый голос. — Повредил, что ли?
— Мужик рюкзаком зацепил, — выдавил я.
— А с ногой-то что?
— В Афгане прострелили.
— Где-е?
Я поднял глаза и увидел, что это давешний старик из магазина.
— В Афганистане. На войне, — снова выдавил я из себя.
— Вон чо… — протянул старик. — Выходит, ты служивый? Солдатик, значит? Да ты не стесняйся, задери штанину. Может, перевязать надо?
Именно эту мысль я и лелеял. Закатал брюки; бинты, как я и предполагал, ослабли и сдвинулись.
— Ну-ка, дай мне. — Руки старика потянулись к бинтам. — Да ты не бойся, опыт имеется.
И правда, руки его ловко, но осторожно размотали бинты. Разглядывая колено, он пару раз присвистнул, затем туго перемотал мне его. Боль постепенно утихала.
— Да, служивый, колено тебе распахали основательно. Давно это?
— Больше года.
— Проще было ногу отрезать, уже зажило бы. А я смотрю, затарился человек пузырями и поспешает в меру сил. Свой, думаю, тоже трубы горят. А ты вон, значит, зачем. А может, угостишь старика?