— Было, — подтвердила я.
— Помнишь, что он тебе сказал? Он предложил альтернативу: бегство, об исходе которого он ничего не сказал, или мгновенная смерть здесь. Смерть без агонии, без мучений. Я тогда выбрала бегство. Я просто не предполагала, что меня ждет. Никто на Земле из современных нашим гостям аборигенов не может представить себе Потоп, иначе они давно прекратили бы разработку ядерного оружия. Я тоже не могла представить. Не могла, хотя предшественница убеждала меня выбрать легкую смерть. Боже мой! Как я ее теперь понимаю! Три месяца Жемчужина не видела Солнца. Сумерки, и все. В результате сумерек наступил не холод, а нечто вроде парникового эффекта. Лед в полярных районах начал таять, уровень морей и океанов поднимался с непостижимой быстротой, а кроме того, сама планета изменила угол наклона оси вращения. Вы не представляете, раз пять мы чуть не налетели на айсберги, и это здесь, почти в экваториальной зоне. Много раз на горизонте мы видели землю, но вода прибывала так быстро, что земля скрывалась раньше, чем мы успевали подплыть к ней. Карты вообще перестали что-нибудь значить. Два раза нас атаковали Посей-Доны, которых катаклизм вынес из глубин на поверхность. Во время одной из атак погибли вы, девушки: Ио, Веста и Грай — одно из щупалец отыскало вас в каюте. Мы же отбились буквально чудом. Меня несколько раз едва не смыло волной. До сих пор страшно вспоминать наше путешествие, особенно в первый день катастрофы.
Ужасный рев сверхболида, который пронесся прямо над нашим кораблем, оставляя за собой светящийся след… Хотя мы уже неделю были в пути и успели отдалиться от Атлантиды на приличное расстояние, морская волна высотой, наверное, с полкилометра догнала нас через несколько часов. Нет, это словами не рассказать, любые слова будут лишь жалким отражением действительности… И потом, когда наступило первое затишье, в сумерках… Вода, кругом одна вода, с плавающими на поверхности… Боже мой! Да что только на поверхности не плавало! Было такое впечатление, словно кроме нас на планете не осталось ничего живого. Никого, одни мы.
Наконец мы увидели землю: это были Кавказские горы. Ну, не сами горы. Мы были рады любой суше. Аргус мудро повелел оставлять судно на рейде, сами же мы ночевали и охотились на суше, меняя днем место будущей охоты и ночевки. Мало-помалу уровень воды стал понижаться. И хотя вулканическая деятельность повсеместно продолжалась, атмосфера становилась все более прозрачной. Карты и впрямь можно было выбросить: все изменилось. Иногда нам попадались дикие племена людей, но мы с людьми решили больше не связываться. Возможно, мы и вправду толкали аборигенов не по тому пути развития. Во всяком случае, было принято твердое решение не вмешиваться более ни в какие местные дела. И, кстати, так оно и было все последующие почти пятнадцать тысячелетий, ну а когда пошли слухи об Иисусе Христе, когда стало утверждаться христианство, я с облегчением поняла, что ждать осталось около двух тысячелетий. Да мы, собственно, и не удалялись более от средиземноморского региона.
Однако семена, посеянные нами, неожиданно стали давать бурные всходы. Начиная с семнадцатого века после Рождества Христова наука ни с того ни с сего вдруг рванула вперед семимильными шагами. Думаю, прогрессу способствовала прямо-таки неуемная воинственность аборигенов. Особенно ужасные и жестокие войны были в XX веке. И тогда же произошел буквально всплеск развития науки и техники. Причем сценарий мало чем отличался от олльского. Наконец страх поголовного самоуничтожения вроде бы начал отрезвлять любителей жестоких забав. Однако эта угроза еще не снята. Если они и здесь затеют атомное безумство, это будет гораздо страшнее гибели Атлантиды. Вот так, друзья мои. Мы относительно бессмертны, но хорошо ли это? Я, например, чувствую усталость от жизни. Ее опыт, помноженный на бессмертие, кажется, уже убил во мне чувства…
— Умненькая какая! — крикнула я Галке. — А я жить хочу! И вот они, — я указала на девушек, — они тоже жить хотят. Может быть, кому-то из присутствующих и надоело жить, но не мне! Кто хочет смерти? — обвела я глазами рыжих богов. — Вижу, жизнь пока не надоела никому! Боже! Неужели через несколько столетий я превращусь в такую же стерву?! И сама буду предлагать ужасную смерть молодым, полным сил и здоровья, жаждущим любви людям?
— Но ты еще действительно молода, Мрай, — начала Галка. — Ты просто не представляешь, что тебя ждет впереди!
— Вот я и хочу представить!
Галка села.
— А нас, значит, ждет ужасная пасть Посей-Дона? — подала голос Грай.
Мужчины подавленно молчали.
— И нет никакого выхода? — поддержала ее Ио. — Тогда лучше действительно остаться здесь. Это хотя бы безболезненно! Зачем ты нам все рассказала? У тебя есть что-то новое? Ты что-то придумала?
— Господи! Что я могу придумать? ТАМ на совете мы решили развязать эту затянувшуюся петлю времени. С помощью моих друзей мы отправимся на Олл, отговорим вас от глупой затеи использовать установку Озерса, неважно для чего, и вообще отберем ее, петля времени развяжется, и мы просто исчезнем отсюда. Вот и весь план.
— А Олл в скором времени сгорит в пекле ядерной войны? — подал голос Марс. — И никто ничего не сможет сделать? Так?
— Не знаю, — сказала Галка.
— А я догадываюсь, потому что глобальные войны просто так, сами, не возникают. Их сперва тщательно обдумывают и готовят, правда, в надежде на призрачную победу. Что скажешь?
— Но в этом виноват начальник контрразведки наместника! Или Озерс, если уж искать крайнего.
— Он ТАМ случайно не наложил на себя руки? — спросил Озерс.
— Предложи выход, — сказала Галка, — Он за полтора десятка тысяч лет придумать ничего не смог.
— О чем спор? — спросил вдруг Галку Юриус, я поняла его по интонации.
Галка что-то долго ему объясняла. Затем обратилась к Озерсу:
— Вот Юра хочет что-то сказать, послушай, — и начала переводить вслед за словами безногого: — Слыхал ли уважаемый Озерс о колебательном контуре?
Озерс кивнул.
— Понимает ли он, что находится во временной петле? — Озерс кивнул вторично, тогда Юриус продолжил: — Не скажу, что занимался вопросами временных петель так, что изучил их свойства досконально, однако могу с уверенностью подметить аналогию между колебательным контуром и временной петлей: и там, и там колебания со временем затухают. Я имею в виду лишь приблизительную аналогию. Влияние семимерного пространства на трехмерное выражается прежде всего в сопротивлении циркуляции темпорального возмущения, возникновении явления вроде вихря вектора, что приводит в конце концов к замедлению и полной остановке циркуляции в возникшей петле и, как следствие, к отторжению ее от реальности, вектор которой должен пройти, касаясь некоторого кратчайшего витка. Что произойдет при этом с петлей? Она потеряет право на существование. Это пока все.
— Ты все уяснил? — спросила Галка.
Озерс мрачно кивнул, зато взял слово Вулканс:
— Насколько я понял уважаемого Юриуса, все, что бы мы ни предприняли, будет либо затягиванием, то есть подпиткой колебательного контура, либо созданием новых петель?
Галка перевела. Юриус кивнул.
— То есть наши интересы вступают в противоречие с законами природы?
— Абсолютно верно.
— И нет никакого выхода?
— Один из моих современников сказал как-то, что выход обычно находится там же, где и вход. Глубокая, между прочим, мысль.
— В таком случае, — сказал Озерс, — вся ответственность за петлю ложится на вас. Я с временем не заигрывал.
— Я бы не стал это утверждать столь категорично. Вопрос спорный. Кольцо есть кольцо. Где у кольца начало? Где конец? Определить невозможно. Вероятно, если хорошо подумать, отыщется какой-то выход. Время еще есть. А насчет катастрофы — мы можем вас куда-нибудь эвакуировать. Хоть сию минуту. Девушкам никакой Посей-Дон не будет страшен.
— Да, — сказал Марс, — лет бы хоть на десять-пятнадцать вперед, когда основные последствия катаклизма останутся позади.
— Сожалею, грозный бог, но будущего для вас пока нет. Во всяком случае, при нынешнем состоянии науки. До будущего надо дожить, а оно — многовариантно. Так что и рад бы помочь, да… — Юриус развел руками. — Вот что-нибудь неживое для эксперимента, да и то вряд ли. Прошу прощения, великие боги, мне что-то нездоровится. Прилечь бы…