Софья Николаевна Ловцева, проведя двадцать лет вдали от своего первого семейного очага, узнавши о смерти своего бывшего мужа, спешит вернуться к горячо любимым eю дочерям. Она мечтает о великом улыбнувшемся ей счастье, мечтает провести закат своих дней в обществе своих Лили и Сони. «Она всем своим существом поняла, что ей, как воздух, необходима любовь, необходимо пить не для себя, необходимо отдать всю себя без остатка и отдать без всякой награди, без всякой благодарности». Но Лиля и Соня, выросшие без матери, ничего не чувствуют к ней, кроме озлобления и ненависти за ее отношение к их отцу. И они отворачиваются от нее, отказываются принять ее лепту материнского чувства. «Мы не можем и не хотим вас слушать, – объявляют они… Понимаете? Вы нам чужая!» Софье Николаевне, как лишней, приходится вторично покинуть семью Ловцевых.
Лишней всю жизнь была и Софья Петровна Кончикова. Она, как воплощенная «жажда жертвы». Постоянно стремилась «отдать свое сердце без остатка» окружающим но, в сущности, была всем «чужая». Правда, в той семье, где она прожила большую часть своей жизни, сначала в качестве гувернантки, а затем домохозяйки, все любили ее, все брали, как должное, ее услуги, но никто не думал о том, что «у нее была когда-то своя семья и, может быть, своя жизнь где-то внутри ее». До этой внутренней жизни никому не было, ни малейшего дела. Никто не оценил ее «жертвы» должным образом, и ее жертва, в сущности, стала «отвергнутой».
Лишней оказалась и «благородная, великодушная» Таня. Когда умер тот человек, которому принадлежала ее жизнь, она явилась проститься с его прахом на его квартиру. Но мать усопшего, видевшая в ней особу, которая «заела жизнь ее бедного Николеньки», которая запрещала ему жениться, заставляла его быть слишком разборчивым в приобретении средств на существование, попросила ее немедленно удалиться и выразила удивление, как Таня могла прийти в семейный дом. «Как вы могли прийти ко мне в дом? У меня дочери – молодые девушки… Уходите, пожалуйста… Вам тут не место…» И Таня ушла, чужая и одинокая.
Из всех «лишних» героинь г-жи Летковой самая драматическая участь выпала на долю Марьи Ниловны.
Охваченная тем безысходным порывом тоски, о котором мы упомянули выше, она усомнилась в цели своего одинокого существования. Ей представилось, как она вернется в Петербург, представилась ей душная аппаратная комната на телеграфе, где она работала, представилось ей, как она снова выстукивает «точки и тире, из которых составляются чужие слова, чужие мысли, чужие чувства», представилось, как снова ее гнетет, преследует «постоянная боязнь не опоздать, не замедлить чужого дела, не перепутать чужих слов, постоянный страх за завтрашний день, за кусок хлеба».
И захотелось сразу выйти из «беспросветной тьмы», разом покончить с «бесцельным» существованием. Ей захотелось умереть.
«Бесстрастный купол неба низко прикрыл землю. Хмурый лес на берегах Волги почернел. Откуда-то неслась протяжная песня, бесконечная, заунывная. Пароход с шумом делал поворот, чтобы подойти к пристани».
Марья Ниловна подошла к борту и бросилась вперед.
«Дух старых времен» похоронит ее в водяной глуби.
Курьер. 1901. № 173