Как загадочный страшный призрак, вторгается в дом Григория Аристарховича («Валя») нежеланная гостья. Григорий Аристархович и его жена воспитывают приемыша Валю. Валя все детские годы провел в их доме, считает их за родного отца и мать; он свыкся с окружающей его тихой обстановкой, живет одинокой, мечтательной жизнью. Но за ним является, неизвестно откуда, его настоящая мать; она хочет увезти его из его теплого гнезда, из «тихого дома с его чудными цветами, таинственным миром сказок, безбрежным и глубоким, как море, и темным окном, в стекла которого весело царапаются ветви деревьев». Вале представляется она воплощением темной, сказочной, безумно-злой силы, «желающей погубить человека»… И эта сила уносит Валю из его светлого царства «в темную даль».
Из «темной дали» возвратилась под родную кровлю Вера, дочь священника о. Игнатия. Вопреки родительской воли, она некогда уехала в столицу. Эта столица представлялась о. Игнатию «чем-то большим, гранитным, полным неведомых опасностей и чуждых равнодушных людей. И там одинокая, слабая была Вера, и там погубили ее». Вера вернулась оттуда скорбная и больная. Но что с ней случилось в далеком «непонятном» городе, кто подточил ее молодые силы, что заставило ее вернуться домой – об этом Вера хранила глубокое молчание. Несмотря ни на просьбы, ни на угрозы отца и матери, она отказалась выдать свою «тайну». И эту тайну она унесла с собой в могилу… Потрясенная смертью дочери, жена священника была поражена параличом. В маленьком домике священника воцарилось ничем невозмутимое молчание. «Это не была тишина, потому что тишина – лишь отсутствие звуков, а это было молчание, когда те, кто молчит, казалось, могли бы говорить, но не хотят»… А отец Игнатий продолжал все думать о «тайне» Веры, о загадочной причине, приведшей Веру к преждевременной могиле, и ответом на мучительные вопросы, рождающиеся в его голове, служило лишь «загадочное» молчание…
Из «темной дали» в доме богатого заводчика вернулся «блудный сын» Николай («В темную даль»). Семь лет тому назад Николай был уволен из технического института, рассорился с отцом и исчез, неизвестно куда… Домашние встретили его, как «таинственного» незнакомца, как человека с загадочным прошлым и настоящим. Они увидели «в нем что-то странное, неподдающееся определению»; во всех его жестах, телодвижениях, взглядах и словах им чудилось «что-то затаенное и опасное». С его приходом в доме воцарилось что-то чужое, неопределенное, враждебное»… И Николай не мог ужиться с домашними. Как неожиданно он пришел, так неожиданно и исчез опять, неразгаданный, непонятный, скрылся опять в загадочно-темной дали…
Окруженные странными, загадочными, таинственными, непонятными явлениями герои Леонида Андреева проникаются чувством ужаса к жизни.
Жизнь глядит в лицо Сергею Петровичу «глубокими очами, холодными, серьезными и до ужаса непонятными в своей простоте». Философствуя о «странной и непонятной» жизни, Андрей Николаевич ощущает в себе трепет ужаса:
…в голосе Андрея Николаевича звучал ужас, и весь он казался таким маленьким и придавленным. Спина согнулась, выставив острые лопатки. Тонкие худые пальцы бессильно лежали на коленях. Точно все груды бумаг, переписанных на своем веку и им и его отцом, легли на него и давили своей многопудовой тяжестью.
Этим трепетом ужаса охвачен и отец «Сашки», лежащий в своем темном углу, одинокий и молчаливый, погруженный в бесконечные размышления; он вечно думает именно об «ужасе человеческой жизни».
О трепете ужаса и страха перед жизнью говорят вообще все наиболее характерные произведения Леонида Андреева. Эмоцию ужаса и страха вообще всего больше любит описывать Леонид Андреев. В их изображении временами Леонид Андреев поднимается до трагического пафоса.
Изображение ужаса, охватившего отца Игнатия перед «таинственным» молчанием, изображение ужаса смерти в рассказе «Большой шлем», изображение ужаса приближающейся смерти в рассказе «Ложь» – служит тому красноречивыми примерами.
Итак, драмы «одиноких душ», слишком замкнувшихся в своем одиночестве, чувствующих трепет ужаса перед непонятными, странными, таинственными явлениями жизни – основная тема рассказов Леонида Андреева. Изображение жизни «внешнего мира» очень мало интересует Леонида Андреева. Леонид Андреев par excellence психолог и притом психолог во вкусе Эдгара По.
Его рассказы – нечто безусловно родственное «фантастическим» рассказам американского писателя: в его рассказах мы встречаемся с той же страстью ко всему таинственному и загадочному, с тем же пристрастием к изображению эмоции «ужаса» перед «темными» силами жизни, с пристрастием в особого рода «странным» положениям («Большой шлем»), как у Эдгара По. Наконец, подобно Эдгару По, Леонид Андреев принадлежит к числу субъективнейших писателей: процесс его творчества – чисто интеллектуальный. Он мало пользуется данными внешнего опыта, данными, полученными из наблюдений над «внешним» миром, точнее, пользуется лишь постольку, поскольку эти данные могут служить ему материалом для решения какой-нибудь психологической загадки. Каждый его рассказ говорит об этой особенности его творчества.