Заворожённо любуясь желанной ведьмой, Люциус замер. Живот её заметно подрос и округлился, а грудь стала ещё пышней и тяжелей. Беременность лишь сделала Гермиону ещё прекрасней в его глазах.
— Испытывать отвращение? Ненавидеть? — звук его сбитого дыхания наполнил комнату.
С хищным рычанием он сократил дистанцию между ними.
— Ну что же, позволь мне продемонстрировать, как сильно я тебя ненавижу.
Мгновенно он прижал Гермиону к стене, касаясь, целуя, покусывая, лаская языком каждый дюйм любимого тела. Он дышал ею. Упрямые, но нежные губы скользили везде. Сильные руки поглаживали, вспоминая бархатистость кожи. Люциус взял её штурмом, атаковав без предупреждения и ошеломив все её чувства. Контролируя каждый вздох, он предвосхищал любую попытку сопротивления и подавлял, не давая даже начаться. До тех пор, пока Гермиона в конце концов не сдалась, уступив водовороту нахлынувших ощущений и желаний.
Обняв шею Люциуса, она приоткрыла губы, впуская его и окончательно сдаваясь головокружительному натиску победителя. Обвив его талию ногами, прижимаясь всё сильней и сильней, Гермиона гортанно застонала, признавая полную и безоговорочную капитуляцию.
И тогда Люциус понял, что победил.
«Она моя! Навсегда. И теперь я уже никуда и никогда не отпущу ее… Баста!»
========== Глава 17 ==========
Вторник, 27 Сентября. Вечер. Кладбище
Солнце медленно тонуло за горизонтом, и ярко-красный закат заполнял кладбище неясными розоватыми тенями. На могиле Рона Уизли одиноко лежала женщина, чьи каштановые кудри разметались по тёмному мрамору, мягко переливаясь в усталых лучах заходящего солнца. Её изящное тело содрогалось от рыданий, а холодный камень жадно впитывал приглушённые стоны и всхлипывания.
Гермиона пришла сюда вскоре после страстной встречи с Люциусом. Тот попытался сразу отправиться с ней в Мэнор, но она сумела убедить его, что, несмотря на всё произошедшее, у неё по-прежнему оставалась работа, которую необходимо было закончить именно сегодня. После длительного спора Малфой ушёл, полный решимости забрать её позже, во второй половине дня. Однако стоило только ему покинуть кабинет, как Гермиона тут же бросилась на кладбище. Она чувствовала, что сейчас должна находиться там.
Зачем она пришла сюда? Что ей двигало? Желание вымолить прощение или глупая надежда получить хоть какой-нибудь знак, подтверждающий, что её решение приняли, а, возможно, даже благословили? Гермиона не знала. Но что бы она ни искала здесь, нашла всё то же, что и прежде: безжалостную, мертвенную тишину и холодное равнодушие каменных надгробий. Эти неизменность и бесчувственность сокрушили её. Она словно заново пережила боль потери, тяжким грузом придавившую к земле. Гермиона рыдала, пока у неё не перехватило горло, и не закончились слёзы, пока не ощутила себя полностью опустошённой. А потом просто лежала без сил, потеряв счёт времени, ощущая, как от холода мраморной плиты коченеет тело.
— Довольно, — над головой неожиданно прозвучал знакомый баритон, и сильные руки подняли её с могилы.
— Люциус, — прошептала Гермиона, изо всех сил прильнув к нему.
«Вот он — тёплый, настоящий, живой!»
Эта близость в тот же миг наполнила её жизнь смыслом. Сейчас, крепко прижатая к его груди, она обрела утешение и покой, которых так долго и, казалось, безнадёжно ждала. Больше не имело смысла спорить с собой и бороться с ним. Гермионе было хорошо сейчас. Вдыхая исходящий от Люциуса аромат дорогого одеколона и оживая под защитой его объятий, она только позволила сердцу успокоиться, как вдруг услышала ещё один знакомый голос:
— Убери руки, Малфой, — и сразу же почувствовала, что Люциус ещё крепче прижимает её к себе.
— Гарри, что ты здесь делаешь?
Обернувшись, Гермиона увидела, что её буквально насквозь прожигают зелёные, горящие праведной яростью глаза Гарри Поттера.
— Я везде тебя искал. Думал, может, тебе после суда нужна поддержка друга, но теперь вижу, что ты уже нашла и поддержку, и… друга. Ты ведь говорила, что между вами всё кончено!
Взгляд его полыхал осуждением, а голос поднимался всё выше, по мере того как росло разочарование.
— Я прекрасно помню, что говорила, Гарри, — прошептала Гермиона.
Она отчаянно пыталась подобрать слова, чтобы объяснить происходящее. Слова, которые помогли бы другу понять её.
— Гарри, я…
Спокойный голос прервал её.
— Думаю, твои опасения неуместны, а присутствие совершенно излишне, Поттер. Предлагаю тебе поступить разумно: попрощаться и оставить подругу в покое. Как ты мог заметить, о миссис Уизли есть кому позаботиться.
Гарри сжал кулаки и с явным неодобрением, ядом сочившимся из каждого слова, произнёс:
— Что ты творишь, Гермиона? Совсем с ума сошла?
Она лишь медленно покачала головой и прошептала:
— Прости меня, Гарри. Давай поговорим позже. А сейчас я очень устала, — и снова уткнулась лицом в грудь Люциуса.
В следующую же секунду она почувствовала, как их затягивает воронка аппарации.
Среда, 28 сентября. Раннее утро. Малфой-Мэнор
Люциус Малфой открыл глаза и увидел на подушке перед собой пышную гриву вьющихся каштановых локонов. Мягкое соблазнительное тело мирно покоилось в его объятьях: Гермиона всё ещё спала.
Вчера она была настолько вымотана переживаниями, что уснула прежде, чем эльф принёс чай. Единственное, что Люциус смог сделать — подарить ей тепло и покой, прижав к груди и согрев собственным телом. Конечно, он-то надеялся совсем на другую близость этой ночью… Зато сейчас она лежала рядом, в его объятиях, и Малфой был полон оптимизма. Он надеялся, что Гермиона проснётся отдохнувшей, полной сил и желания. Тихий вздох объявил о её пробуждении, спустя минуту глаза цвета дикого мёда нашли его, и она ласково улыбнулась.
Люциус мягко протянул:
— Доброе утро, — после чего продолжил наблюдать за Гермионой, отчётливо вспоминая то злополучное утро двухмесячной давности, когда они расстались.
Она улыбнулась еще радостней и ответила:
— Доброе утро, — нежно проследив кончиками пальцев линию его подбородка.
Дальнейшего приглашения не потребовалось. Переполненный желанием, он накинулся с поцелуями на губы Гермионы, и она ответила с той же страстью, запустив пальцы в ухоженные, гладкие волосы и прижимаясь к нему всем телом. В нетерпении Люциус резким движением скинул шёлковые простыни, укрывавшие их.
— Наконец-то, ведьма, наконец-то! — выдохнул он.
Его губы и руки ласкали податливое тело, не оставляя без внимания ни дюйма бархатистой кожи.
— Как ты могла столь долго мучить меня? Ведь всё это время я с ума сходил, желая быть с тобой рядом!
В ответ она лишь простонала что-то, пытаясь ещё сильней вжаться в него, стать единым целым.
Влюбленные потерялись друг в друге, и комнату наполнила музыка низкого шёпота Люциуса и тихих стонов Гермионы.
— Такая вкусная… Такая сочная, — тихо бормотал он, касаясь тонкой, полупрозрачной кожи губами. — Хочу попробовать тебя на вкус… Откройся, Гермиона, позволь вкусить твоей сладости. Ты вызываешь во мне неутолимый голод… Я жажду тебя… Доверься мне, милая… Откройся для меня…
Его рот настойчиво продвигался всё ниже, лаская желанное тело. И его мягкие уговоры возымели успех: Гермиона раскрыла для него бёдра. Однако во всех её движениях чувствовалась необычная неуверенность, а щёки покрыл нежный румянец. В замешательстве Люциус взглянул на неё, и застенчивое выражение карих глаз всё ему объяснило. Ведьма была молода, и, видимо, покойный муж не успел осилить этот конкретный навык. Издав низкий смешок, он прошептал:
— Не волнуйся, мой маленький книжный червь. Я научу тебя всему.
Горящим взглядом Люциус медленно обласкал тело Гермионы, и она ощутила, как обнажённую кожу опаляет огонь неукротимого желания.
— Всему, — повторил он, — что знаю сам… — и склонился между стройных бёдер.
У неё перехватило дыхание, и она покорилась неистовому напору…