По пути в центр города он старался не отвечать на вопросы, старался полностью отвлечься от дела. Оказавшись на месте свидетельских показаний, он скоро вернется.
Было время, чтобы подойти к крытому рынку и занять свое обычное место у итальянской кофейни. Девушка поставила перед ним чашку эспрессо, не дожидаясь, пока ее попросят, и Резник выпил ее пополам и заказал еще одну.
"Как делишки?" спросила она.
Резник переложил монеты через прилавок и пожал плечами. Как дела? Телефоны звонили и отвечали. Это было частью работы, это было то, чем он занимался.
Здание суда было недавно построено из розового камня и дымчатого стекла, и из фойе можно было наблюдать, как автобусы отъезжают от станции и вливаются в движение, по одному каждые пару минут. Шипение тормозов, шипение дождя. Резник повернулся и увидел пару, ребенка и мать, сидящих на скамейке, между ними было свободное пространство. Если бы он подумал об этом, он бы знал, что они будут там, знал, что увидит их, но он остановил себя, думая об этом. Эти дела заняли много времени. Он задавался вопросом, узнает ли его маленькая девочка и как она отреагирует, если узнает.
Рядом с ними стояла женщина, наклонившаяся, чтобы поговорить с матерью, ее рука провела по выпавшим волосам ребенка, когда она выпрямилась. Резник назвал ее родственницей, записал ее как социального работника, а не того, который был в участке, когда они задавали свои вопросы.
— Да, мне было больно .
Эта женщина была высокой, достаточно высокой; у нее была манера держаться, которая говорила, что я знаю, кто я и что здесь делаю, а если нет, то мне наплевать. Глубокий воротник ее верблюжьего пальто был натянут высоко, а ремень свободно свисал петлю. Резник заметил коричневые сапоги на каблуке, мелькнула синяя юбка там, где отделялся подол пальто.
Когда он понял, что она смотрит на него, Резник засунул одну руку под пиджак и оставил ее там, положив ее на застегнутую пуговицу, прикрывая пятно на галстуке.
Ему захотелось подойти и поговорить с матерью, сказать что-нибудь успокаивающее и банальное. Что его остановило, так это то, что он не знал, как говорить с маленькой девочкой, которая сидела и расстегивала пуговицу на рукаве и постукивала пальцами ног по только что натертому полу. Что остановило его, так это то, что он знал, что он сделал это, чтобы проявить сочувствие перед женщиной в верблюжьем пальто.
Рэйчел Чаплин положила правую руку на спинку скамьи и смотрела, как Резник уходит к двери суда. Она не знала его имени, но знала его ранг; она знала его как офицера полиции. Она знала, что он смотрел на нее, а не на клиентов, сидевших на скамейке. Когда он уже собирался подойти к ним, она догадалась, что он был причастен к аресту, и через мгновение она спросит миссис Тейлор, так ли это было на самом деле. Между тем, ей было интересно, что заставило его передумать.
Это был полноватый мужчина чуть за сорок, с узкими мешками под глазами и усталостью, и у него не было времени сдать галстук в чистку.
Теперь Рэйчел Чаплин задавалась вопросом, почему она улыбается.
Давая показания, Резник наткнулся на дату, и ему пришлось перелистать страницы своей записной книжки для проверки. Да, это означало, что ребенок был осмотрен врачом ровно через семь дней после первого звонка. Да, отчасти задержка была вызвана тем, как мать решила проинформировать власти. Думал ли он, что мать была в какой-то степени замешана в поведении отца по отношению к их дочери?
Лишь однажды Резник позволил себе посмотреть прямо на человека, стоящего между двумя офицерами на скамье подсудимых. Его попросили описать эмоции обвиняемого, когда он столкнулся с правонарушением. Выказал ли он необычные эмоции? Он сломался? Плакал? Попросил прощения? Теперь он стоял так, как мог бы стоять скучающий человек в пятничной очереди в супермаркете.
— Детектив-инспектор?
Глаза Резника не отрывались от лица отца, когда он ответил. «Обвиняемый сказал: «Она просто чертов ребенок!» А потом он сказал: «Лживая сучка!»
Рэйчел могла ждать его, но не дождалась. Она стояла у выхода и разговаривала с рыжеволосым мужчиной, которого Резник узнал в суде надзирателем службы пробации. Она говорила серьезно, ее овал лица был серьезным среди кудрей.