4
В пятницу утром Виолетта, Одри и Лорд покинули «Винди-Коттедж», взяв с собой несколько чемоданов с вещами и большую сумку с едой для собаки. После напряженного разговора с сыном, состоявшегося накануне вечером, Виолетта решила не обращать внимания на его ворчание и постараться получить максимум удовольствия от каждой минуты своего — беспрецедентного — путешествия. Слово «беспрецедентное» использовал, говоря о поездке, Сэм. А еще он назвал ее решение съездить во Францию «старческим маразмом». Виолетта ушам своим не поверила.
— С каких это пор решение матери отправиться в поездку со своей дочерью считается старческим маразмом? — возмущенно спросила она у Сэма.
Сын на другом конце линии лихорадочно искал доводы, которые могли бы заставить ее отменить поездку.
— Мама, — сказал он нарочито терпеливым тоном, от которого Виолетта настолько разозлилась, что стала фиолетовой, — ты для такого далекого путешествия уже немолода. Кроме того, Одри, скорее всего, не удосужилась подыскать гостиницу, в которой ты сможешь чувствовать себя комфортно.
— Ты ошибаешься, Сэм. Одри позаботилась буквально обо всем. Она ведь, я уверена, тоже хочет чувствовать себя комфортно… Да к тому же я еще не так стара, чтобы обо мне нужно было заботиться, как о беспомощном младенце.
Виолетта вдруг пожалела о том, что произнесла эти слова: Сэм ведь наверняка именно это и хотел от нее услышать. Никто так настойчиво не твердит «Я не дурак!», как тот, кто и в самом деле является дураком.
— Да нет, мама, ты как раз нуждаешься в том, чтобы о тебе заботились. Тебе уже шестьдесят…
— Шестьдесят четыре года, — перебила Сэма Виолетта. — И не нужно мне об этом напоминать. Я очень горжусь своим возрастом, а еще горжусь крепким здоровьем, которое позволяет мне до сих пор наслаждаться жизнью. Когда ты доживешь до моих лет, тебе станет понятно, о чем я говорю. А пока что не надо давать мне советов. Я не вижу ничего плохого в том, чтобы отправиться в поездку с дочерью. Откровенно говоря, Сэм, я считаю, что ты слишком сгущаешь краски.
— Кстати, а чем, интересно, вызвана неожиданная забота Одри о твоем благополучии?
Эти слова заставили Виолетту недовольно поморщиться. Она догадалась, к чему клонит ее сын, и это ей очень не понравилось.
— Мы заботимся друг о друге.
— Я в этом не сомневаюсь, — проговорил раздраженно Сэм.
Они начинали ходить по кругу, и разговор терял всякий смысл. Виолетта решила поставить точку:
— Ну вот и прекрасно. Передай привет Алисон и детям. Поговорим, когда я вернусь. Пока.
Она положила трубку, чувствуя, что чего-то недопоняла. Возможно, она и в самом деле становится старой и начинает относиться ко всем с подозрением — даже к собственному сыну. Однако если хладнокровно проанализировать поведение Сэма — не только в связи с поездкой во Францию, но и в связи с продажей «Виллоу-Хауса», — то…
Нет, ей нужно перестать мучить себя поисками каких-то тайных мотивов, которыми руководствовался Сэм, продавая их семейное гнездо. Ошибку совершила она сама, а потому не следует пытаться взвалить вину на кого-то другого. Если она оказалась неспособной проявить твердость, то теперь у нее нет морального права критиковать Сэма… С одной стороны, Виолетте нравилось жить в «Винди-Коттедже», но, с другой стороны, она чувствовала себя человеком, утратившим свои корни. Ей не хватило ума для того, чтобы отстоять свою точку зрения, и уже ничего нельзя исправить, однако ее каждое утро мучило раскаяние. Она не могла понять, как согласилась продать дом, который имел такое огромное значение для Сэмюеля. Кроме того, через некоторое время после продажи дома женщина вдруг осознала, что он имел огромное значение и для нее самой, но это «вдруг» наступило слишком поздно… Виолетта попыталась отогнать неприятные мысли резким движением руки, словно назойливую муху.
— Что это ты делаешь? — поинтересовалась Одри, не отрывая взгляда от шоссе, по которому они ехали в Лондон.
— Да так, ничего… Я размышляла о твоем брате.
Выражение лица Одри тут же изменилось. Она все еще не простила Сэма за то, что он продал «Виллоу-Хаус», хотя тогда она не придала его действиям особого значения… В машине повисло напряженное молчание. Виолетте хотелось поговорить с дочерью, но Одри, похоже, в очередной раз пыталась избежать разговора на эту тему.
— Сэм по-прежнему относится ко мне как к старой развалине, — сказала Виолетта. — Я, конечно, осознаю, что уже немолода, однако я на многое способна. Более того, я еще никогда не испытывала такой жажды деятельности, как сейчас.
Одри, не поворачивая головы, улыбнулась.