С наступлением ночи сытая и обогретая деревня заснула. Бодрствовали одни лишь часовые.
Манфреда одолевали впечатления от иконы с обликом святого и от Жени. Караульная вахта, на которую он должен был заступить, как и все другие, избавила бы его от кошмара с видением упавшей на его постель иконы и давившей на него так, словно весила тонну.
Завтра с наступлением ночи первый дозор под командованием Манфреда должен был выступить.
Помня о рекомендациях офицера разведки, Клаус решил уделить особое внимание участку железной дороги. Ему нужно было подумать о быстрых и осязательных результатах рейда, которые обеспечили бы ему благожелательный нейтралитет Генштаба.
Манфред и его солдаты, к которым присоединился Карл Вернер, экспериментировали с санями — надо сказать, к своему большому удовлетворению, поскольку сани позволяли им быстро перемещаться.
Они рискнули проехать через несколько хуторов, вместо того чтобы их объехать. Из-за холма выглянула луна, и стала заметной железная дорога. Они медленно спускались вниз сквозь ночь и снег. Ожидался поезд, и Манфред молился небесам, чтобы он благополучно прибыл по назначению. Поезд прошел по равнине, издалека словно игрушечный, и все коммандос вздохнули с большим облегчением.
Они продолжили поездку еще в течение целого часа, а затем, сделав большой полукруг, вернулись в деревню Миликонец.
Ковалев был взбешен. Он помнил последнее 7 ноября в деревне Миликонец, когда все ее жители собрались на празднование годовщины революции, а теперь деревня находилась под сапогами этих скотов. А Женя, что с ней случилось? Если эти ублюдки прикоснутся к ней, он разорвет на куски первого из них, который попадется под руку.
Яковлев и Терентьев приняли двойное решение. Во-первых, послать донесение А. Ф. Федорову (первый секретарь Черниговского обкома, руководивший очень активными партизанскими отрядами и подпольщиками на Украине, дважды Герой Советского Союза. — Ред.) с информацией об обстановке. Во-вторых, переправиться на другую сторону Десны и отыскать свои осенние базы. Надо непременно действовать. Важно отыскать эту банду фашистов.
Яковлев был вынужден долго объяснять партизанам причины, по которым он заставил их уходить. Причем отлично зная, что его люди хотят драться. Но в этом районе их держала более важная причина. Для них всех Миликонец была первой деревней, где они жили как люди со времени летнего отступления, где нашли подобие дома и семьи. А теперь пришлось снова ступить на путь скитаний, подобно бродягам.
Десна еще оставалась скованной льдом. Для большей безопасности Яковлев три месяца назад все-таки переправил людей на лодках-плоскодонках скрытно от войск. Лодки скользили по льду с серебряным звоном, который вызывал у Королева улыбку удовлетворения. На Украине во время сбора урожая колокольчики на шеях лошадей издавали примерно такой же звук.
В деревне Миликонец сохранялось спокойствие. Патрули, не обнаруживая ничего угрожающего, заканчивали свою вахту с наступлением рассвета.
Егеря наведались во все хутора этого района в радиусе двадцати — тридцати километров. Их принимали без искреннего дружелюбия или откровенной вражды. Ханс Фертер, находящийся в Ревнах, подтвердил отсутствие диверсий на железной дороге.
Для коммандос это был необыкновенный период. Весна принесла определенное спокойствие, и люди оживились. Клаус и Хайнц, как и другие, наслаждались радостями жизни, может быть, потому, что понимали временный характер всего происходящего.
Что касается Манфреда, то он проводил долгие часы в доме старой Усыгиной. Он узнал теперь много русских слов и жаргонных выражений. Женя однажды пополудни повела его в лес, почти до Мертвого Дерева.
Воспользовавшись моментом невнимания Манфреда, она подбежала к тайнику Яковлева и достала из него записку. Когда она вернулась, Манфред встал сбоку от нее и оглядел ее насмешливым взглядом. Но он не сделал попытки отобрать клочок бумаги.
Они вернулись в деревню под ручку.
Этим вечером Женя услышала широкие размеренные шаги, которые уже хорошо знала. Она направилась к двери своей комнаты и стала ждать появления Манфреда.
Гюнтер тоже услышал эти шаги и рассмеялся.
Именно Хайнц первым проявил некоторое возбуждение. Он счел, что в эти пятнадцать дней произошло благоприобретенное восстановление сил. Эти дни отдыха выполнили свою роль, оснований медлить больше не было.
Манфред тоже нервничал и тревожился.