— Отцу это не понравится, — произнес Уртон, но выполнил приказ. Кто же дерется на мечах со своим рабом?
Саманта, освободившись от ошейника, покрутила головой и встала в стойку. Позицию выбрала так, чтоб солнце светило мне в глаза.
— Ты готов?
Я отсалютовал мечом, встал в позицию, и в ту же секунду на меня обрушился град быстрых ударов. Слева, справа, снизу вверх, прямой рубящий, и тут же широкий, мощный мах по ногам. Саманта ожидала, что я отобью ее клинок, но я перепрыгнул через него, а когда она, чуть не потеряв равновесие, развернулась ко мне боком, не удержался и дал пинка под зад. Удар получился более сильный, чем я хотел. Тяжелым сапогом я попал прямо в копчик. Саманта вскрикнула от боли и яростно сверкнула глазами.
— Простите, леди, я забыл, что вы сражаетесь босиком. Больше ударов ногами не будет, даю слово.
Я отошел на три шага, давая ей время переждать боль. Саманта вновь бросилась в атаку, начала с колющего удара в грудь. Я отскочил в сторону, перехватил левой рукой ее запястье и несильно ударил плоской стороной меча в лоб. Теперь от ярости Саманта совсем потеряла осторожность. Дважды я мог переломить ее меч, когда кончик опускался к самой земле. Но ведь это был мой меч! Дважды я мог отрубить руку по локоть, но ведь это была рука Саманты. Парировать ее удары было несложно, и я просто ждал, пока она устанет. Правда, и сам уставал. Меч Уртона был для меня тяжеловат. Наконец она допустила ошибку. Я отвел ее клинок в сторону, бросился на нее грудью и сильно толкнул. Саманта чуть не упала на спину, рука, сжимающая рукоять меча, ослабила захват, и я выбил из нее оружие резким ударом сверху у самого эфеса. Несколько секунд Саманта ошеломленно разглядывала свою опустевшую ладонь, потом сжала кулаки и бросилась на меня. Я сделал шаг в сторону и подставил ей ножку. Подняться она не пыталась. Рыдала и колотила по земле кулаками.
— Ошейник, — приказал я Уртону. Он вложил его в мою ладонь. Я наклонился и защелкнул его на шее девушки.
— Плеть! — Уртон протянул мне плеть. Дважды я хлестнул девушку по спине и ребрам. Дважды вздрогнуло ее тело. Но потом я разобрал ее рыдания.
— Я свободная, ты не имеешь права, почему ты не убьешь меня? Убей меня, гад, я хочу умереть свободной!
Я намотал на кулак ее волосы и рывком поднял голову.
— Посмотри на меня. Я — твой хозяин, а ты — моя рабыня. Ты не умеешь сражаться ни мечом, ни на кулаках. Ты всего-навсего слабая девчонка, хотя вымахала в длину как осиновая жердь. Уртон, отведи ее в мои покои. Пусть подметет пол и вытрет пыль. Если будет противиться, свяжи и брось в угол.
Уртон заставил ее подняться и увел за собой. Я разыскал свой меч, вложил в ножны. Так гадко на душе еще никогда не было. Как я всегда восхищался Самантой. Почему она не поняла, что я пытаюсь спасти ее от клейма на щеке? Клеймо — это же на всю жизнь, это навсегда. А ошейник можно снять. Как она презирала меня, как старалась убить. За что? Если я не сломаю ее гордый нрав, если не подчиню себе, мы никогда не будем счастливы. А что я скажу тете Элли? Обещал, что пальцем не трону.
Я не пошел в тот вечер к Элане. На душе от этого стало еще паршивей. Казалось, хуже уже и быть не может. Оказалось, может. Когда я вернулся в замок, мамаша Флора, кухарка, сообщила, что Саманта пыталась повеситься. Уртон вовремя вынул ее из петли. Я бросился по лестнице вверх.
Услышав мои шаги, леди Сара преувеличенно громко начала читать по книге предание о Тристане и Изольде. Я распахнул дверь. Саманта лежала на кровати. Она была привязана к кровати!
— Господи, так-то зачем? — воскликнул я, выхватил кинжал и начал пилить веревки, притягивающие ее руки к спинке кровати.
— Ну, ваше дело молодое, а я пойду, — леди Сара направилась к двери. Я обежал кровать, обрезал веревку, уходящую под одеяло, удерживающую ноги.
— Джон, мне надо выйти. Разреши мне сходить пописать.
— Конечно, Санти… Только дай слово, что ничего с собой не сделаешь. Пожалуйста… Ты чего плачешь?
— Смеешься? Хочешь меня голой перед всеми выставить, так привяжи к воротам.
— Саманта, поверь, я не хочу тебе зла.
— Тогда верни платье.
— А где оно?
— Я знаю? У матери спроси.
Бежать к матери — нет, только не это. Разве ей объяснишь, что нельзя в длинном платье драться на мечах. Длинное платье будет путаться в ногах, из-за этого можно погибнуть. Только поэтому Саманта его укоротила. А драться на мечах с девушкой — мама этого никогда не поймет. Нет, к маме я сейчас не могу идти. Что же делать?
Прячусь за спинкой кровати, торопливо срываю с себя куртку и штаны.
— Надень пока мою одежду. Утром я что-нибудь придумаю.
— Отвернись.
Отворачиваюсь к окну и вспоминаю, что оставил кинжал на одеяле. Мне становится страшно. И за себя, и за Саманту. За себя — больше.
— Саманта, — говорю я, — если ты хочешь умереть, убей лучше меня. Я положил кинжал на одеяло. Но заклинаю тебя, не торопись. Я твой друг, а не враг.
— Я сама выбираю себе друзей, — сердито и обиженно отвечает она. В голосе обида, а не злость. Я успокаиваюсь. Хлопает дверь. Оглядываюсь. Кинжал лежит на кровати. Роюсь в комоде, достаю себе другие штаны, надеваю. Думаю, куда бы спрятать кинжал, взвешиваю его на ладони и бросаю с разворота в стену, под самый потолок. В момент броска дверь открывается, возвращается Саманта. Я не знаю таких слов, чтоб рассказать, до чего она красивая. Мои штаны и куртка ей коротки, она же на целую голову выше меня, хотя уже в плечах. Влажные глаза светятся в полумраке, а волосы! Как я посмел наматывать их на руку! Я не знаю, что делать, я только боюсь оставить ее одну. Саманта закрывает за собой дверь, пола куртки отходит в сторону, а под ней… Не знаю, почему, я вдруг оказываюсь рядом с девушкой. Она берет мою ладонь и кладет на свою грудь. Сам я бы не осмелился. А грудь упругая, мягкая, насквозь мягкая! Под ней бьется сердце, я чувствую его.