Выбрать главу
Родители ушли. И мы свободны жить как хотим и можем умирать. Но вот беда: мы ни на что не годны и некому за нами убирать: родители ушли.
Остались раны и в них, и в нас… родители ушли в далекие лекарственные страны, а мы на жизнь накладываем швы.
Родители ушли. Прочь сантименты, зачем рыдать, О чей жалеть, когда галактики, планеты, континенты друг с другом расстаются навсегда…
Вы снитесь мне. О, если бы вернуться и вас из сна с собою унести и все начать с последнего «прости», о, если б ненароком не проснуться…

Это еще не я, но уже… Смотри, вот два молодых одиночества, они прильнули друг к другу, им хорошо небесно и хорошо телесно, это называют любовью, другого имени для этого нет.

Мое одиночество уже ими запроектировано, но они об этом не знают…

Зачатие еще не меня, но судьбы моей произошло в Книжном Княжестве — великой Румянцевской библиотеке Москвы, которую в советские времена перевенчали в Ленинскую, в просторечии Ленинку. Там мой папа Лев впервые увидел мою маму Лену.

По 25 лет им было, оба студенты-дипломники. В те дни Лев Леви, как Ромео, жестоко болел неразделенной любовью к некоей особе. Неотлучный друг Коля Мельников первым заметил красивую девушку, склонившуюся над книгой за соседним столом. «Посмотри, какая сидит. Познакомился бы…»

Лева взглянул и сразу излечился от прежней любви, заболел новой. Знакомиться постеснялся, и пришлось Николаю Александровичу (он жив и в миг написания этих строк, дай Бог долгих лет и доброго здравия) взять на себя роль посредника. Сказал бы папе в тот миг кто-нибудь, что книги его сына от этой вот девушки, Лены Клячко, в этой самой библиотеке будет спрашивать не одно поколение…

Судьбе требуется инкогнито, неопознанность — чтобы состоялось, чтобы не сорвалось, чтобы свершилось..

Тихо дышит над бумагой голос детства. Не спеши, не развеивай тумана, если можешь, не пиши.
А когда созреют строки (семь бутонов у строки) и в назначенные сроки сон разбудит лепестки.
и когда по шевеленью ты узнаешь о плоде (по руке, по сожаленью, по мерцающей звезде…),
на закрытые ресницы, на седьмую их печать сядут маленькие птицы, сядут просто помолчать…

Вот так же садишься помолчать и внутренне помолиться, уже вещи собрав и одевшись, перед дальней дорогой. Глаза закрыть, подышать спокойно секунд пятнадцать… Хороший обычай, правильный. Собирает. Соединяете чистой страницей будущего — с Рукой, готовой вписать в нее новые строки..

печать одиночества

Всю жизнь пытаюсь додуматься: зачем Жизни, чтобы идти вперед, приходится возвращаться назад? Зачем детство!

Почему бы нам, человекам, не переходить из взрослого развитого состояния в еще более развитое, все сложнее и совершеннее?..

Зачем все культурные навыки отменять, все знания — стирать начисто, забывать?..

Зачем эти безумные риски и колоссальные издержки возврата в беспомощность, в бессознательность, в полную глупость?

Детство — как прибойная волна: снова и снова откаты вспять, бесконечные повторы с переиначиваниями, с неповторимостями внутри, но в общем одно и то же — зачем?..

Легче сообразить — почему. Все в нашем мире такое вот круговое-возвратное. Звезды совершают свои обращения по небесным орбитам; Земля оборачивается вокруг Солнца, а Луна ходит вокруг Земли; возвращаются времена года, возвращаются приливы-отливы..

Пульсирует все в мире и дышит ритмично — и Жизнь тоже, и мы с тобой тоже…

Когда в молниеподобном разряде оргазма устремляются навстречу друг дружке две половинки человеческого существа — повторяется самый первый вселенский миг зарождения жизни, по-новому, но повторяется.

О Великом Возврате рассказывает и кисть художника, и рифма, и музыка; о Великом Возврате — все песни любви, все мечты и сны…

Засыпая, мы возвращаемся в глубокое младенчество и еще дальше, за грань рождения, в то состояние, когда мы были еще ближе к растениям, чем к животным..