Выбрать главу
не уходи Дарящий не уходи продлись приникни еще приникни
Озаривший не уходи свет твой пронзает а тьма обнимает смыкает веки
не уходи приникни приникни
возлюби дальнего

Ты не знаешь, что ты Всечеловек, что завтра ты станешь Всечеловечеством, а оно тобою?

Узнай: твой потомок — может быть, уже внук или даже дочь или сын — будет иметь другой цвет кожи, другой разрез глаз — и другие чувства, другой язык, другое мышление.

Ты еще одиночка среди толпы одиночек?

Всечеловечество тобою еще не принято?

Принято?..

Но оно-то тебя пока что не приняло.

Не осознало ни тебя, ни себя.

Ты говоришь на своем языке, а оно на своих, несть им числа. Единого языка у людей нет — и не потому, что это невозможно, а потому, что люди этого пока не хотят: не понимают нужды.

Неужто постигнет нас участь Содома и Гоморры или строителей вавилонской башни?..

Неужто не поймем, что заповедь «возлюби ближнего» читается как «возлюби дальнего»?

(Нагорная проповедь Христа сразу взмахнула до «возлюби врага» — невыполнимая пока на земле, несовместимая с сегодняшним человеком, космическая сверхзадача — просьба о любви самого Бога…)

Если даже Всечеловек — всего лишь утопия, если люди на деле способны лишь к недоверчивому временному сосуществованию, если обречены отчуждаться и разбегаться, как галактики, гонимые космическими ветрами, — идеал Братства и Божеской Любви будет жить как благодарная память о трагически бесполезных усилиях лучших из предков, как завещание тем Иным, которые придут после нас..

Родитель-Творец смотрит на свое незаконченное творение… Чадо выскакивает из колыбельки, пачкается, грязнит все вокруг, болеет, бредит, орет вовсе не благим матом… Знает три слова: «пусти», «покажи» и «дай»…

— и каждый раз на закате вдали проплывают горящие корабли, и под божьим лучистобезжалостным оком дрожат паруса полыхающих окон…
А наверху Господин Океан, беспробудно огромен, торжественно пьян, с собою самим завершая сражение, устраивает облакам всесожжение, и силы последние напрягли судьбы горящие корабли…
Окстись! — это просто дома как наш, и в каждом свой пьяненький экипаж под божьим лучистобезжалостным оком  спастись надеется ненароком…

Дитя мое, — шепчет беззвучно Родитель — я тебе все объясню, все доверю, но наберись терпения… У тебя развиты мышцы, и даже слишком, того гляди шею свернешь — но ум еще не готов, глаза и уши не дооткрылись…

Ты поймешь меня, когда ясно увидишь себя. А чтобы скорее и не так больно — прошу верь мне, верь мне, а не своим домыслам обо мне… Ты еще не можешь меня понять и увидеть, поэтому и прошу просто верь и люби меня, — хоть и не понимаешь, — прощу тебя о любви..

седьмая фуга

рисунки на шуме жизни

Мое знание пессимистично, моя вера оптимистична.

Альберт Швейцер

Приснилось, что я рисую, рисую себя на шуме, на шуме… Провел косую прямую — и вышел в джунгли. На тропку глухую вышел и двигаюсь дальше, дальше, а шум за спиною дышит, и плачет шакал, и кашель пантеры, и смех гиены рисуют меня, пришельца, и шелест змеи…
Мгновенный озноб.
На поляне Швейцер. Узнал его сразу, раньше, чем вспомнил, что сплю, а вспомнив, забыл…
(Если кто-то нянчит заблудшие души скромных земных докторов, он должен был сон мой прервать на этом.)
..Узнал по внезапной дрожи и разнице с тем портретом, который забыл — а руки такие же, по-крестьянски мосластые, ткали звуки, рисующие в пространстве узор тишины…