Август взвел курок пистолета и направил его на молодого человека.
— Пошел вон, Джим, — велел он. — Мне компания не требуется.
Джим исчез мгновенно, причем настолько торопился, что забыл пригнуться и стукнулся лбом о притолоку. Доктор Мобли еще больше разнервничался. Он пододвинул столик поближе к кровати и поставил на него обе бутылки.
— Грубовато вы с ним обошлись, — заметил он.
— Слушайте, — настаивал Август, — моей ноги вам не получить, а если вы хотите взять меня силой, то считайте, что потеряете половину населения города. Я метко стреляю, даже когда я пьян.
— Я лишь хотел спасти вам жизнь, — пояснил доктор, отпивая из первой бутылки до того, как налить Августу в стакан.
— Это уж моя забота, — отрезал Август. — Вы мне все изложили, но жюри не на вашей стороне. Жюри из одного человека. Вы девушке заплатили?
— Да, — ответил доктор. — Раз вы отказались от компании, придется вам пить одному. Мне тут требуется посодействовать появлению ребенка на этот несчастный свет.
— Этот свет в порядке, хотя случаются и отдельные неприятности, — заметил Август.
— Вам не придется слишком долго беспокоиться о неприятностях, если будете настаивать на том, чтобы сохранить эту ногу, — проговорил доктор даже несколько обиженно.
— Вижу, вам не очень по душе упрямые пациенты, ведь так?
— Верно, они меня раздражают, — признался доктор. — Вы могли бы жить, а теперь вы умрете. Я не могу понять вас.
— Ну, давайте я прямо сейчас с вами расплачусь, — предложил Август. — А понимать меня необязательно.
— У вас есть собственность? — поинтересовался доктор.
— У меня есть деньги в банке в Сан-Антонио, — ответил Август. — И еще половина коровьего стада. Оно сейчас, верно, к северу от Йеллоустон.
— Я принес ручку и бумагу, — сообщил доктор. — На вашем месте я бы написал завещание.
Август пил весь день и не трогал ручку и бумагу. В какой-то момент музыка смолкла, и, выглянув в окно, он увидел худенькую девушку в черном платье с оспинами на лице, которая с любопытством смотрела на него. Он достал еще монету в двадцать долларов из кармана и бросил ей в окно. Монета упала на дорогу, удивив девушку. Она подошла, подобрала золотую монету и подняла голову.
— Это вам за музыку, — громко сказал Август. Девушка с оспинами улыбнулась, положила монету в карман и вернулась в салун. Через минуту Август снова услышал звуки пианино.
Немного погодя жар усилился. Но тем не менее он почувствовал голод и стучал по полу рукояткой пистолета, пока из дверей не показался робкий с виду бармен с моржовыми усами ничуть не хуже, чем у Диша Боггетта.
— В этом городе можно получить бифштекс? — спросил Август.
— Нет, но я могу зажарить телятины, — сказал бармен. Он оказался верен своему слову. Август поел, и его тут же вырвало в медную плевательницу. Его нога была такой же черной, как и та, которую уже отрезали. Он вернулся к виски и время от времени испытывал то неясное чувство, которое так любил и которое напоминало ему об утре в Теннесси. Ему хотелось женского общества, он даже подумал попросить кого-нибудь позвать девушку из салуна напротив, чтобы она немного с ним посидела. Но попросить было некого, а потом ему расхотелось.
Ночью он проснулся, весь покрытый потом, от звука знакомых шагов. В комнату вошел Вудроу Калл и поставил на столик фонарь.
— Ну, медленно, но верно, — с облегчением заметил Август.
— Не так уж медленно, черт побери, — возразил Калл. — Мы только вчера нашли Пи.
Он откинул одеяло и посмотрел на ногу Августа. В этот момент в комнату вошел доктор. Калл с минуту смотрел на черную ногу. Он прекрасно понимал, что это значит.
— Я умолял его, капитан, — оправдывался доктор. — Говорил, что ее надо отрезать. Я сожалею, что не ампутировал ее вместе с левой.
— Вам следовало это сделать, — прямо заявил Калл. — Даже я бы сообразил, а я вовсе не медик.
— Не гневайся на него, Вудроу, — попросил Август. — Проснись я без обеих ног, я бы пристрелил первого попавшегося человека, а первым я увидел доктора Мобли.
— Вы сделали еще ошибку, оставив ему пистолет, — продолжал Калл. — Правда, ведь вы не знаете его так хорошо, как я.
Он снова посмотрел на ногу, потом на доктора.
— Мы можем еще попытаться, — добавил он. — Он всегда был сильным. Он еще может выжить.
Август незамедлительно взвел курок пистолета.
— Ты тут не командуй, Вудроу, — попросил он. — Я ведь единственный, кем ты не командовал. Еще ты женщинами не командовал, но сейчас не о том речь.
— Не думаю, чтобы ты меня застрелил за то, что я пытаюсь спасти тебе жизнь, — спокойно заметил Калл. Август был весь в поту, рука дрожала, но стрелять-то ему пришлось бы почти в упор.
— Убивать не стану, — проговорил Август, — но обещаю вывести из строя, если ты не оставишь меня в покое по поводу этой ноги.
— Никогда не считал тебя самоубийцей, Гас, — произнес Калл. — Люди и без ног живут. Многие потеряли ноги во время войны. Ты же и так ничего не любишь делать, только сидеть на веранде да пить виски. Для этого ноги не нужны.
— Нет, я иногда люблю спускаться в погреб, чтобы проверить, охладилась ли моя бутылка, — возразил Август. — Или пнуть свинью, если она меня рассердит.
Калл понял, что разговаривать бесполезно, если он не хочет с ним сражаться. Гас все еще держал пистолет на взводе. Калл взглянул на доктора, чтобы узнать, что тот думает.
— Я бы не стал его сейчас беспокоить, — посоветовал тот. — Слишком поздно. Наверное, я виноват, что не перехитрил его. Его принесли сюда без сознания, так что у меня не было возможности узнать, какой у него норов.
Август улыбнулся.
— Не могли бы вы принести капитану Каллу стакан и той телятины? — попросил он. — Мне кажется, он голоден.
Калл еще не хотел сдаваться, хотя и понимал, что все, скорее всего, впустую.
— У тебя там эти две женщины в Небраске, — напомнил он. — Они наперегонки побегут, чтоб за тобой поухаживать.
— У Клары уже есть на руках один инвалид, и она от него устала, — заметил Август. — Лори стала бы за мной ходить, но что это за жизнь для молодой женщины?
— Все лучше той, от которой ты ее спас, — заключил Калл.
— Ты все неправильно понимаешь, Вудроу, — сказал Август. — Все эти годы я шел по земле с гордо поднятой головой. Если я не смогу жить так дальше, то все потеряно. Есть вещи, с которыми моя гордыня не может смириться.
— В этом все и дело, — с горечью согласился Калл. — В твоей гордыне. — Он ожидал найти Гаса раненым, но не умирающим. Вид его настолько подействовал на Калла, что он ощутил слабость. Когда доктор вышел из комнаты, капитан сел на стул и снял шляпу. Долго смотрел на Гаса, пытаясь придумать довод, чтобы убедить его, но Гас был Гасом, и никакие доводы тут не действовали. Так было всегда. Калл может попытаться отнять у него пистолет и ампутировать ему ногу, если это удастся, или же просто сидеть и смотреть, как он умирает. Доктор утверждал, что теперь он умрет в любом случае, хотя случалось, что врачи ошибались.
Он попытался настроиться на борьбу — Гас может промазать или вообще не выстрелить, хотя и то и другое сомнительно, но его собственная слабость приковывала Калла к стулу. Он весь дрожал и не мог понять почему.
— Вудроу, мне бы хотелось, чтобы ты расслабился, — попросил Август. — Спасти меня тебе не дано, а ссориться на этой стадии не хотелось бы. Я могу нечаянно тебя убить, тогда те парни так и замерзнут там на равнине.
Калл промолчал. Он чувствовал себя старым, усталым и печальным. Он гнал кобылу весь день и всю ночь, легко нашел ручей, где они сражались с индейцами, подобрал ружье Пи и даже его сапоги и рубашку, нашел седло Гаса и поторопился в Милс-Сити. Он рисковал загнать Чертову Суку, но этого не случилось, хотя она и устала, и все равно приехал слишком поздно. Гас умрет, и все, что он может, это только сидеть рядом.
Бармен принес тарелку с едой, но Каллу не хотелось есть. Он выпил стакан виски, потом еще один. Без всякого результата.