Вчера Петухов впервые сам нашел дорогу к своей бывшей квартире. До этого и его, и его приятеля — спившегося священника — приводила Света. Он прибежал пьяный, взъерошенный, перепуганный до смерти. И конечно же, снова глубоко занырнувший в свою непроглядную и опасную, как толща океанической свинцовой глади, фикс-идею. Бился и кричал на полу, что птиц нынче убивают, натыкают на колья и кресты, и ему тоже конец...
Она его таким расстроенным никогда не видела. Скрепя сердце, пошла и принесла из чуланчика две бутылки дорогой, ливизовской водки (как взятку для бандитов берегла). И напилась с ним. Птица пил водку из блюдца (говорил, что клюв в рюмку не пролезет). Рассказал, что обоих его друганов-собутыльников, следователя и попа, убили.
— А поп-то у меня позавчера был, — удивилась она. — Пришел, шмотки забрал. Помылся, подстригся еще, я решила, что он с бродяжничеством покончил. Сердитый такой был, ничего не рассказал. Быстро ушел.
— Сегодня утром его убили, — сказал Птица и заплакал. — Ведьмы, суки, добрались и убили доброго человека. Те самые, я тебе о них рассказывал...
Тут Светка-Офелия сильно озадачилась, поскольку одна из так называемых «ведьм» как раз отсыпалась в комнате на ее диванчике.
Часа в три дня пела она в малолюдном и длинном переходе между станциями «Владимирская» и «Достоевская», как раз про то, что ночь прошла, будто прошла боль. Заметила, как перед ней, сидящей на корточках, остановилась женщина неописуемой красоты и искуса, словно сошедшая с обложки «Плейбоя». В джинсах-облипках на длинных мускулистых ногах, в майке с бретельками, обтянувшей высокую грудь с острыми сосцами, в коротенькой кожаной курточке. С копной белых и пепельных прядей химического происхождения, мокрых от хлещущего наверху дождя. Короткие сапожки на высоких каблуках потоптались перед Светой. Тетка подумала, достала и бросила в футляр из-под гитары тысячную бумажку. Ее сильно накрашенные, в лиловых разводах, глазищи упорно рассматривали певичку. Отошла, вернулась и спросила:
— Ты такую девушку, актрису Фелицию знала?
— Ну и что, — сказала Света-Офелия.
— Я с ней одно время тусовалась, — объяснила красотка. — Может, прервешься, сходим в кафешку, поболтаем. Денег у меня полно, если надо, простой оплачу.
— Десять тысяч, — решила Света; получив требуемое вознаграждение, быстро собрала шмотки, закинула футляр с гитарой за плечо и встала.
— Может быть, и я о тебе слышала? Ты не та самая Молчанка?
— Для кого-то была Молчанкой, а теперь я Альбина, — высокомерно сказала женщина. — Ну, веди. Где у вас заведенье поприличнее?
Два часа они поглощали с одинаковой жадностью дорогущую жрачку в французском ресторанчике возле Владимирского собора, а потом так вышло, что Света-Офелия пригласила ее к себе переночевать. Шла и думала: Фелиция рассказывала когда-то, что едва познакомилась с Герлой и Молчанкой, привела к себе, так эта Молчанка ее тут же изнасиловала. И вот теперь лесбиянка нашла, накормила Светку и идет к ней на квартиру, — наверняка набросится. Драться или согласиться? Если уж пробовать эти извращения, а в жизни все нужно испытать, то с кем, как не с такой роскошной, сексуальной и властной особой. (Себе Светка безропотно отводила «пассивную роль»).
Но гостья с порога кинулась в ванную, долго отмокала под горячим душем, отчего краска со стен ванной взопрела и отваливалась, а потом рухнула на диван. Сказала, что трое суток не спала. Без малейшего намека на секс уснула замертво в секунду. А через час после того, как Альбина уснула, застучал во входную дверь перепуганный Петухов.