— Почему вы считаете, что убил Бэрроуз?
— На это указывают многие обстоятельства.
— Но какие конкретно, мне лучше не знать? Что ж, в таком случае вы кретин, — сказал Лагана. — Я дважды говорил, что забуду о вашем визите. Больше повторять не собираюсь. — Он ходил по комнате с побагровевшим от злости лицом. — Я лично позабочусь о том, чтобы такой умник, как вы, больше не совершал ошибок. Мне доводилось встречать немало идиотов, но вы, Бэньон, почище всех. Какое вам до всего этого дело? Так ведут себя только психи.
— Выходит, я псих, потому что осквернил девственную чистоту вашего дома, — медленно сказал Бэньон. — Я правильно вас понял, Лагана?
— Молчать! Слышите? — в ярости крикнул Лагана. — Мне не о чем с вами разговаривать. Убирайтесь!
— И только потому, что хочу разобраться в убийстве девушки. Что она сделала, чтобы её выбрасывали, как падаль, из машины? — С каждой фразой голос Бэньона крепчал. — О подобных вещах в этом доме не говорят? Он слишком элегантен, слишком респектабелен и чист. Хорошенькая дочка, портрет мамочки на стене. Разве можно здесь обсуждать подробности грязного преступления? Осквернять святыню присутствием вонючих фараонов? Нет, правила поведения здесь устанавливает хозяин — бандит, построивший дом на деньги, запачканные кровью убитых или ограбленных им людей. Именно этим вы, Лагана, занимаетесь последние двадцать пять лет. Дворец гангстера. Сколько бы здесь ни сажали роз, дом всё равно будет смердеть.
— Бэньон, мой дом…
— Вас интересуют дома? Хорошо, я поделюсь тем, что знаю. Полицейские тоже живут в домах, не таких, конечно, как этот, — в крохотных квартирках из двух-трех комнат. Другие, при их нищенском жаловании, им недоступны. Когда их владельцев убивают бандиты, дома пустеют. Бывает, их увольняют — такие, как вы, добиваются их изгнания, если они пытаются служить честно. Тогда обитатели этих домов голодают. У меня самого есть дом, Лагана, вас это не удивляет? Так вот, ваши мерзавцы не стесняются звонить мне домой. У фараонов тоже есть семьи и матери. Большинство из них порядочные люди, хотя живут они в районе с убогими школами, загаженными парками, продажной администрацией, купленной на корню вашими дружками. Помните об этих полицейских, когда кричите о святости домашнего очага.
Лагана тяжело дышал, в упор глядя на Бэньона.
— Вы всё сказали? — Подойдя к письменному столу, он нажал на расположенную возле бронзовой чернильницы кнопку.
В дверях появился человек в униформе шофера — крупный мужчина с изуродованным лицом боксера. Он бросил на Лагану быстрый вопросительный взгляд. Двигался он легко и бесшумно, мышцы рельефно вырисовывались под черными крагами, плечам было тесно в серой униформе из тяжелого габардина.
— Да, сэр? — негромко произнес он.
— Джордж, выброси этого типа вон, — сказал Лагана.
Легко повернувшись на пятках, шофер схватил Бэньона повыше локтя.
— Идем, — сказал он. Его широкое бледное лицо ничего не выражало.
— Спокойно, — сказал Бэньон. — Обойдусь без помощников.
— Я сказал, идем, приятель, — повторил шофер. Он притянул Бэньона к себе и попытался рывком завести его руку за спину.
Выдержка изменила Бэньону. Резким движением освободив руку, он оттолкнул Джорджа к стене. Портрет дочери Лаганы упал на пол.
— Джордж! — крикнул Лагана.
— Да, сэр, — по-прежнему спокойным, невыразительным голосом произнес шофер. Он отошел от стены, внимательно наблюдая за действиями Бэньона. — Ну так что, идем?
Сделав обманное движение левой рукой, он, чуть ссутулясь, развернулся и правой попытался нанести Бэньону удар в челюсть. Бэньон успел подставить локоть, шагнул вперед и изо всех сил ударил противника в лицо. Это был страшный удар, в закрытом помещении он прогремел как выстрел. Джордж, тряся головой, опустился на колени. Его нижняя челюсть отвисла.
— Джордж! — взвизгнул Лагана.
Словно подстегнутый голосом хозяина, Джордж зашевелился. Изо рта и носа у него текла кровь, он с трудом встал на корточки и посмотрел на Бэньона снизу вверх. В его глазах застыло недоумение.
— Лучше не вставай, — сказал Бэньон и повернулся к Лагане.
Хозяин дома, широко раскрыв рот, наполовину сполз с кресла. Дыхание с хрипом вырывалось из его груди, пальцы приподнявшейся руки бессильно дергались.
— Лекарство, — прохрипел он, медленно поворачивая голову. Его блестящие, ничего не выражающие глаза ни на миг не отрывались от лица Бэньона.