Его пальцы скользнули по шее.
– Дар, – сказал шаман, наклоняясь к этой шее, и холодные губы его обожгли кожу. – Ты не умрешь, не вижу смерти. Не сейчас. Ты сможешь слышать…
Этот чуждый поцелуй, заставивший сестер милосердия – а тогда Анну не оставляли наедине с собой ни на минуту – отвернуться, долго еще ощущался на коже. Он был подобен клейму.
Но иль-ши, сколь она знала – а позже, получив возможность двигаться, она позволила своему любопытству ожить и отыскала все, что писали о радужном народе, – не бросают свою кровь. Даже ту, которая сильно разбавлена чужой.
Полукровки редкость. Иль-ши не считают людей красивыми. Да и люди…
Мальчишка ел, склонившись над коробкой, выставив острые локти, то и дело озираясь, будто зная, что стоит расслабиться хоть на мгновенье, и еду отберут.
…Анна и вправду научилась слышать ветер.
Пожалуй, именно этот дар и сделал ее невыносимую жизнь чуточку более… выносимой? Ветер прилетал осенью, рассказывая о городе и людях. О старых вязах на окраине, которые не спешили расставаться с листвой. И о пруде, чьи воды невероятно тяжелы и неподъемны.
Ветер приносил дымы и запахи осеннего сада, он перебирал ароматы людей, выплетая удивительные истории. И исчезал, отступая перед зимой.
У иль-ши волосы рыжие, всех оттенков осенней листвы. А мальчишка седой.
Кахри? Дети зимы? Они обретаются где-то на далеком севере и держатся обособленно. О них известно лишь, что людям в своих владениях они не рады. И тот единственный раз, когда его императорское величество, ныне покойный, попытался установить на территории кахри имперские порядки, закончился весьма печально.
А есть еще говорящие-с-водой и зеленоволосые вельди с заповедным их лесом, куда заказан путь смертным. Впрочем, и они смертны, что бы там ни говорили.
– Сука, – сказал мальчишка, облизывая пальцы, когти его прорвали перчатки. – Тварь.
– Кто?
– Вкусно.
– Я рада, что тебе понравилось. Посидишь?
Ветер не всегда откликался на зов Анны, тем более в последние годы она почти и не говорила с ним. Но сейчас, стоило потянуться, и он обнял, коснулся волос, лизнул щеку предвестником холода.
Ветер говорит не только с Анной. И быть может, он найдет того, чье имя ей было неизвестно, но она прекрасно запомнила его запах.
Мальчишка застыл. И острые уши его дрогнули.
– Твою мать, – он прижался к столу, но ветер уже коснулся макушки, заставив его замереть. Кажется, он и дышать-то боялся.
– Он не причинит вреда.
Просто взглянет. Украдет толику запаха, того исходного, который свойствен любому живому существу, и отнесет… и, быть может, в этом совершенно нет смысла, но почему бы и нет?
Ветер зазвенел полевыми колокольчиками. Он шептал о дальнем луге и пчелах, которые его заполонили. О реке. И лесе. О солнце, что с каждым днем разгоралось все ярче и ярче.
– Хор-ро-шо, – мальчишка прикрыл глаза и качнулся, и ветер ласковым зверем потерся о шею его. – Нра-а-авится…
А когда ветер исчез, мальчишка взглянул на Анну.
– Анна, – она коснулась груди.
– Сдохнешь.
– Да. К сожалению. Как тебя зовут?
Он молчал. Смотрел и молчал. И держался обеими руками за коробку с печеньем.
– Если хочешь, забери себе. – Он задумался, но покачал головой. Вздохнул.
– Заберут.
– Кто?
– Суки.
Что ж, следовало признать, что словарный запас мальчика оставлял желать лучшего.
– Тогда… оставь здесь. Здесь никто не заберет. А забор тебе, как понимаю, не преграда. Идем, – Анна поднялась и не сдержала стона. Ветер был всем хорош, но вот проклятье его недолюбливало. А может, не в нем дело, а в том, что сила амулета почти иссякла.
Ничего. До оранжереи она дойдет.
И мальчишка беззвучно выскользнул из-за стола. Он двигался медленно, сгорбившись, почти касаясь руками земли. И уши подрагивали, выдавая напряжение.
– Здесь немного… жарко.
И влажно. Влага собиралась каплями на огромных листьях монстеры, она стекала по воздушным корням, уходя в подстилку из разросшегося мха. Из него поднимались тонкие плети ванили.
Мальчишка замер.
– Не бойся, это просто растения. Смотри, – Анна присела у кривоватой коряги. – Видишь? Это дримода. Ее привезли мне с юга, она совсем крошечная. И цветки у нее похожи на насекомых. А вот здесь драконья орхидея. Не знаю, почему ее так назвали, но… видишь? Она почти черная.
Он сделал первый шаг.
– Только, пожалуйста, сдерживай силу. Здесь не все любят темную.
Впрочем, к хрупким анемонам, которым достался дальний угол, Анна его не поведет. Ее цель – кружевной столик, скрытый под пологом той же ванили. Разрослась она просто неимоверно, и где-то в глубине уже виднелись шары бутонов.