– Что?
– Ты ведь меня не любишь.
Она вглядывалась в родное некогда лицо, еще надеясь уловить тень эмоций. Вот недовольно поджатая губа. И морщины на лбу. Морщин много, но не в них дело. Это лицо за годы стало будто тяжелее, а черты – крупнее.
И сейчас Никанор как никогда походил на батюшку.
– Какое это имеет значение…
– Для меня – огромное, – она все же удержала его ускользающую руку. – Мы… мы стали слишком разными. Тебе нужна другая жена. Та, которая будет соответствовать твоему статусу. Я… меня утомляют все эти светские игры. Я благодарна за все… действительно благодарна. Но…
Вновь у нее не получилось отыскать слова.
Никанор помрачнел. И не ушел.
– Я не хочу тебя бросать.
– Ты и не бросишь.
Его ладонь прижалась к ее щеке.
– Аннушка…
– Ты давно не называл меня так.
– Когда мы потерялись?
– Не знаю.
– Может…
– Нет, – Анна потерлась об эту ладонь. – Не надо лгать. Не себе. Ты не сумеешь отказаться от своей работы. Ты ее любишь. И все, что построил… и наверное, это правильно. Я не хочу, чтобы ты был несчастен.
– А ты?
– В том доме я не была несчастной. И не была счастливой, – наверное, именно боль, вдруг очнувшаяся, позволила ей говорить так свободно, без оглядки на приличия и собственные страхи. – Я… я не хочу туда возвращаться.
Начался дождь.
Анна слышала его шепот-шелест, слабые касания к оконному стеклу. Будто осень желала подсмотреть, что же в палате происходит.
– Хорошо.
Почему-то стало обидно. Неужели Анна ждала, что Никанор станет ее отговаривать? А он будто вздохнул с облегчением. И отстранился. И сказал:
– Не переживай. Я прослежу, чтобы ты ни в чем не нуждалась. Какой из домов тебе оставить? Я предложил бы тот, который…
– Не здесь. Я бы уехала к морю, в какой-нибудь небольшой городок, чтобы без суеты, и… оранжерея. Ее ведь можно будет перевезти?
– Можно, Аннушка, конечно, можно. Я дам поручение, пусть посмотрят, что имеется. И содержание определю. И лечение… пусть доводит до конца, хорошо?
Спустя три дня появился поверенный, молодой солидного вида человек, который на Анну поглядывал искоса, стесняясь то ли ее немощности, то ли собственного любопытства. А может, удивительно было ему, что кто-то добровольно желает уехать из столицы.
Дома она перебирала долго. Слишком они были… слишком. Большие. Роскошные. Величественные, многие – с историей, и все до одного неуловимо похожие друг на друга. Неуютные. И Анна вновь и вновь объясняла, но… ее не слушали. Или слушали, но не слышали?
– У меня в Йельске тетка жила, – мастер Смерти сцеживал посветлевшую кровь, и с каждым разом Анна ощущала себя одновременно и более слабой, и более живой. – Отличный городок… на Свяржиной косе расположен. Там курорты, но Йельск в стороне будто бы. Помню, милое местечко, такое провинциально-уютное. Море, воздух отличнейший, а главное, покой. Так вот, тетка у меня преставилась еще два года тому, а дом остался. Если хотите, принесу бумаги.
– Принесите.
Пожалуй, он понимал Анну лучше, чем она сама.
Дом был именно таким, как нужно. Два этажа и огромный сад, несколько заброшенный по виду. Белый забор, слегка покосившаяся калитка. Терраса. Красная крыша…
– Забирайте, – сказал мастер Смерти, а Анне подумалось, что знакомы они давно, но имени его она не знает. – Мне он без надобности.
Он сам оформил дарственную.
– Поверьте, за те деньги, которые платит мне ваш супруг, я куплю себе не один дом. Когда станет нужно.
А вот Никанор был недоволен.
– Ты и вправду собираешься поселиться в этой… развалюхе? Анна… – правда, он тут же замолчал. – Ты хорошо подумала? Впрочем ладно, я отпишу тебе в собственность еще пару домов. Если вдруг передумаешь.
Два доходных, расположенных в центре столицы, а потому весьма себе прибыльных дома. Особняк в приморском городке, пользовавшемся немалой популярностью в летнее время. Три миллиона рублей на счету.
Трость. Первый шаг, который дался нелегко. Горький воздух. Ноющие руки, не способные управиться с иглой, но Анна все равно мучила вышивку, потому что так нужно. Пальцы стоит разрабатывать.
Бумаги, которые принесли в палату. Договоры. Отказы от претензий. Соглашение… шепот медсестер, что Анна глупа, она могла бы получить половину состояния.
Ей удалось дойти до подоконника и коснуться астр. Бархатные мягкие лепестки, которые ластились к пальцам. Астры пахли пылью и больницей.
Ремонт в ее доме, который оказался староват, а потому в нем перекрыли крышу, обновили стены и поставили новые трубы, а с ними – и нагреватель.
Подъемник на второй этаж.
– Не спорь, – теперь к Никанору вернулась прежняя властность. – Тебе будет тяжело ходить по лестнице…