Ощущение полной беспомощности и паники Терентьев выдавил из себя едва ли не насильно. Боясь коснуться глаз, после неконтролируемого ора (оправдывало, что в основном злого мата, а не скулежа), командир быстро провёл перекличку в ходовой рубке, уточняя дееспособность офицеров.
Естественно сыграли «боевую тревогу», управление кораблём взяла на себя новая вахтенная смена. Пострадавших (их было не много — весь экипаж находился в закрытых помещениях) офицер медицинской службы отправил в медицинский блок. Не смотря на протесты медика, командир оставался в рубке, отдавая распоряжения.
— Радиотехнические средства, — Терентьев спрашивал, морщась — ему на лицо делали повязку, — ЭМИ было?
— Тестируем — импульс лишь лизнул. В целом, локаторы и гидроакустическая аппаратура в норме, — офицер радиотехнической службы продолжал сверяться с показаниями на мониторе, — датчики поймали немного гамма, но если это и был ядерный взрыв, то какой-то недоделанный. Сейчас восстанавливаем системы связи.
— Реактор?
— Стабильно.
— Что с людьми?
Фельдшер-старшина, хлопотавший вокруг командира, увидел, что на него уставились вопросительно, слегка растерялся.
— Пономарёв говорит, что поражение сетчатки не сильное, — нашёлся штурман, — не больше чем от сварки. В общем-то, прогноз положительный. Сутки на восстановление. Вас сильней всего с вестовым ожгло. Остальные отделались легче.
— Вспышка была короткой. Хотя матрица видеорегистратора имеет повреждения, удалось приблизительно установить и интенсивность по зафиксированному изображению, — и, предвосхищая вопрос Терентьева, офицер службы БЧ-7[36] уточнил, — там ни черта не разобрать, кроме вспышки.
В рубку стремительно влетел Скопин, прижимая к глазу влажный тампон. Вероятно слишком влажный, потому что по щеке у него стекала тонкая струйка бесцветной жидкости.
— Командир! Надо в лазарет, пусть Пономарёв обработает глаза, — начал он сходу. Увидев на лице Терентьева недовольную гримасу, наклонился к уху, — Коля, надо! Ты же не хочешь потерять зрение.
— Ты как?
— Я нормалёк! Я вообще на тот момент карандаш обронил. Левый слегка пощипывает и всё!
— Что за бортом?
— Тишь да гладь, если не считать штормовой погоды.
Скопин взглянул на связиста, вздёргивая головой в молчаливом вопросе. Тот так же молча, поглядывая на экран, отрицательно покачал головой.
— Связи нет, ни «джи-пи-эс», ни «глонасс». В общем, есть мнение, в свете последних событий, что это перенос.
— Что? — Не понял Терентьев.
— Погода! Штормит, но как-то по другому. Даже запах у моря иной. Координаты, — Скопин снова бросил взгляд в сторону консоли с мониторами, — пока не установили. Чем мы хуже «Бисмарка» или этой оравы самураев, что порвали янкесов? Народ уже гадает, что нас либо в Отечественную забросило, либо в русско-японскую. А то и вообще нашего «Петра Великого» к Петру Первому с его «флоту быть!».
— Упаси от самодура, — пробурчал Терентьев, готовый уже поверить в любой сценарий.
— Ладно! Ты за главного. Без авантюр. Обо всём докладывать. Я в лазарет. Как мне….
Опёршись о подлокотники кресла, он осторожно встал.
— Так, парни, — старпом обратился к двум матросам-контрактникам, что пришли с ним, — командира сопроводите в медчасть. Только аккуратней, лихоманы.
«Ерунда всё это! С переносом в русско-японскую пятого года, и уж тем более с петровской эпохой», — казалось, Скопин был разочарован, принимая обработку данных с постов радиотехнического контроля.
Часть приёмопередающих блоков было оперативно заменено, и корабль снова полноценно обрёл способность видеть, слышать и активно заявлять о себе.
— Радиоэфир очень насыщен, даже на коротких волнах, — докладывал командир БЧ-7, - более того, по конфигурации сигналов, предполагаю на орбите широкую орбитальную сеть.
— Американцы? Наши?
— По радиоэлектронным профилям идентифицируются и наши, но коды другие. Запасные, аварийные и прочие. Иначе говоря — мы вне связи.
— Мне нужно объяснение, — скорее попросил старпом, — чёртова темень и тучи, даже на звёзды не взглянуть.
— Разрешите доложить!
Прослушивать эфир Скопин посадил молодого парня срочника. Тот знал ещё пару иностранных языков, помимо доминирующего в последнее время английского, и мог выудить что-либо проясняющее из вещаний многочисленных радиостанций.
— Разрешите доложить! — Ещё раз повторил матрос, видя, что занятые важным офицеры не обратили на него внимание.
— Ну.