Делать было нечего. И я, мысленно ущипнув себя за все места, отрезвляя, пошла рядом.
Усадив меня на деревянную скамейку, с которой из-за стекла и правда было отлично видно, как дочка лазает по резинкам вверх, чтобы потом спуститься с горки и всё повторить, Динэш сел рядом. Буквально в сантиметре от меня. Инстинктивно я сдвинулась дальше.
Однако Динэш не сел, как любят садиться многие мужчины, широко раздвинув ноги, будто у них там целая атомная бомба, которая и мешает сидеть нормально, а закинул ногу на ногу. И даже руки не забросил на спинку, исключая и «день рук», как я называла эту посадку, когда некоторые мужики так делали, а положил себе их на колено…
Плюсик ему в карму! Честное слово. Как же надоели эти «мачо», особенно утром в общественном транспорте, что раскидывали свои конечности в разные стороны. И плевать они хотели, что из-за этого рядом сидящим приходилось сдвигаться, ютиться по краям и терпеть их выходки. Они чувствовали, наверное, себя мужиками с большой буквы. А ещё такие очень любили залихватски «подкатывать» свои, видимо титановые, «шары». Подмигивали, одаряли запахом перегара или дешевых вонючих сигарет и предлагали познакомиться. Излучая свою «маскулинность» и «неотразимость»…
— Маш’ша, — вдруг обратился Динэш, и я вынырнула из воспоминаний, от которых до сих пор бросало в дрожь.
— Да?
— Ты меня боишься? — спросил прямо, глядя в глаза.
Замешкалась я лишь на долю секунды, а потом ответила честно:
— Нет.
— Но опасаешься?
— Да, — я не видела смысла юлить, кокетничать или тем более лгать. Надо сейчас расставить все точки над «i».
— Позволь поинтересоваться почему?
Переведя взгляд на дочку, начала говорить и мой голос не дрогнул:
— Вы…
— Прошу, обращайся ко мне на ты. Думаю, ты меня уже достаточно хорошо знаешь, чтобы тебя это не смущало.
*13.1*
Я утвердительно кивнула и продолжила свою мысль:
— Ты странный. Я не понимаю, что тобой движет поступать так: тратить на нас своё время. Почему ты так относишься к моей дочери. По-доброму. Даришь ей подарки. Соглашаешься на предложение ребёнка прийти поесть пирожков и при этом искренне радуешься проведенному с ней времени. Сегодня поехал с нами. Поскольку я этого не понимаю — меня это беспокоит.
— Ты волнуешься за дочь, — он кратко и точно сформулировал главную мысль.
— Да. А ещё она к тебе очень доброжелательно относится, — стеснение и странные эмоции испарились, когда я заговорила на такие важные темы, поэтому я сама посмотрела на него и спокойно выдержала испытующий, пронзительный взор необыкновенно синих с бирюзой глаз. — И меня это сильно беспокоит.
— Почему?
— Василиса не помнит своего отца. Мой муж ушёл, когда она была совсем маленькая, — также я решилась озвучить и ещё одну важную причину. — Он не приходит её навещать. Не дарит подарки. Не звонит. Я сказала ей правду, что он жив и ушёл от меня… Мне всегда казалось, моего внимания ей хватает. Что я даю ей достаточно любви, заботы, нежности. Думала, только для мальчишек важен отец. Но, когда появился ты, подарил ей подарок, который обещал. Пришел, как и говорил. Играл с ней…
От нахлынувших эмоций дыхание перехватило, омут синих глаз затягивал всё сильнее, и я была вынуждена сделать паузу и опустить взгляд.
— Она тянется к тебе. Хочет тебя видеть. Спрашивает, когда ты придешь. И с каждой минутой, несмотря на все мои увещевания, объяснения, разговоры, привязывается всё сильнее. Меня это пугает. Ты… незнакомец для нас. Я не знаю, зачем ты приходишь к нам. Развлечения ради или избавиться от скуки. Или, может, что-то ещё движет тобой — мне не ведомо. Но я не хочу, чтобы, когда ты вдруг исчезнешь, а это обязательно случится… возможно сегодня… В общем, я не хочу, чтобы мой ребёнок страдал.
Своей речью я объяснила всё, что страшит меня. Однако утаила ещё одну деталь — я тоже по какой-то причине всё сильнее привязываюсь к этому мужчине. Думаю о нём всё чаще. И порой немного мечтаю о том, какой могла бы быть моя жизнь, если он был бы рядом.
Нам с ним не по пути. Мы из разных миров. И я не знаю, зачем он вторгся в наш. Почему не проводит время со своей женой, любовницей или даже любовницами.
— А если я не исчезну?
Его рука нежно легла на мою ладонь. И я посмотрела сначала на неё, а потом перевела взгляд на него, решив, что мне просто послышалось и я неверно его поняла:
— Прости?
*13.2*
— Я понимаю тебя, — на этот раз без всякой улыбки, абсолютно серьёзно произнес Динэш. — У меня есть ребёнок, и я понимаю, что ты испытываешь. Не полностью, конечно, ведь я не ты. Но дети… они удивительные. Чистые, добрые и искренние. Они любят всем сердцем, душой. Они прощают нам, родителям, всегда куда больше, чем мы им. Намного больше, потому что их любовь чиста и невинна. Они могут простить всё. Забыть обо всём плохом ради нашей улыбки, ласки и объятий. Предавать их доверие кощунство. И я искренне восхищаюсь и люблю детей. Поэтому не смогу я поступить так с твоей дочерью. Конечно, я не её отец, просто я не могу и не умею иначе общаться с детьми. Не играть, не дарить что-то, не радоваться вместе с ними…